Егор Огнев поднялся ни свет, ни заря. Глаза ещё сонно слипались. А битые-перебитые кости нещадно ломило. Однако себя Егор пересилил. С трудами и матами, но всё же поднялся. Чем дольше на свете живёт, тем ясней и понятнее - не просто жить в человеческом мире. Лета преклонные, а вволю поспать не приходится. Вчера это вам не сегодня. В простоте житейской - ночь о полночь - не поднимаются. И чихать ему на исключительный случай. Такие вот пироги получаются. С тёплой постели его согнала не забытая бригадирская плюха⁴⁷, а давняя и тревожная думка. Думка о золоте. Если раньше она приходила от случая к случаю и уходила, то теперь пришла и покидать черепушку не думала. Или не хотела. Ему без особенной разницы. От того и ни минуты покоя. Всю ночь он не спал. Как старый и блохастый пёс всё ворочался с боку на бок,  думая и размышляя о проклятой заначке. Будь она трижды неладная. Тридцать лет прошло, а вот, поди ж ты, душу гложет и гложет... По привычке, Егор сунул ступни в разбитые тапочки. Встал уверенно на иссохшие ноги. И шаркая по грязному досчатому полу, двинулся к столу. Там его ожидала кружка чефира с небольшим перекусом.  После завтрака, он теплее оделся. Нацепил патронташ. И вышел на улицу.

Тишина ватой надавила на  уши. И не видно ни зги. В посёлке ни то, что люди, даже собаки ещё не проснулись. Спешить ему некуда. Можно и постоять. Чуток подождать, привыкая к уходящей ночи. Огнев замер на месте, выслушивая тишину и вглядываясь в чёрную непроглядную темень. Стоял бы и дольше, но от Юдомы⁴⁸ потянуло сыростью и уже ощутимой сентябрьской прохладой. Егор зябко поёжился. Втянул голову в фуфаечный воротник. Подёргал худыми плечами. Было тронулся. И едва не наступил на Снежка, подкатившегося  прямо под ноги.

- Сгинь! Нечистая сила, – прикрикнул он не зло на собаку.

Снежок останется на хозяйстве. Так он решил.  Зачем брать верного пса на короткое время? К обеду - навряд ли, а уж к вечеру он, по любому раскладу, вернётся. Дни ещё не такие короткие. Дело выгорит и  успеется.

Прихватив со стайки⁴⁹ ружьё и якутский охотничий нож, Егор уверенным шагом двинулся к Юдоме. С собой больше брать ему нечего. Всё остальное - на лодке. Ещё с вечера подвешено и как следует, упаковано. Мотор, шахтёрская лампа, полная канистра с бензином и вещевой мешок с провиантом. «Идёшь в горы на день, запасайся едой на неделю». Он помнил и  чтил сию народную мудрость. И она не раз выручала Егора. За лодку и мотор он спокоен. Худо-бедно, а на реке воровства пока не замечено. Если поймают, то  не жить больше вору в посёлке. А то и вообще, не жить. Тут уже, как карта ляжет. Через неделю шуга⁵⁰ и самое время для последней осенней рыбалки. Хариус с ручьёв спускается в Юдому. Кто не пропойца и не дурак, тот им запасается на зиму. Ловит и солит многими бочками. Оно и понятно. Былого снабжения на Северах уже нету. Потому и кормится местный народец с подножья. Дичи и рыбы в округе хватает. Ягод, ореха и грибов – завались.

Мотор Егор не стал заводить. Грех нарушать тишину. Она его нынче помощница. Оттолкнувшись веслом от пологого берега и на стремнине проверив остойчивость, направил лодку вниз по течению. Вода её   легко подхватила и понесла, куда ему надобно. Вложив вёсла в уключины, Огнев уселся поближе к мотору, слегка призадумался.

С началом рассвета течение отнесёт его к Хлебному. Мотором высоко по ручью не подняться. Осенью ручьи и реки сильно мелеют. И Хлебный - не исключение. Значит, до отвалов придётся топать своими ногами. Хотя и в горы, но километров семь-восемь он обязан пройти. Если их не пройдёт, не осилит, то  не имело смысла и напрягаться. Лучше бы вовсе не дёргался, а дома сидел. Летом же золотую заначку старатели схавают⁵¹ и не подавятся. Они  уже дошли до старых отвалов. И новым сезоном будут их отмывать.

Эту новость Егор не придумал, не выдумал. Он услышал её от Мирона Зубатого - артельского горного мастера. Проговорился тот в общественной бане. Правда, не ему было сказано. Но он услышал. Слова Мирона взбудоражили и насторожили Егора. Они и стали причиной похода. Не хотелось отдавать старому зэку золотую заначку  в чужие, посторонние руки. Не хотелось. Потому, как золотишко то не простое, а кровное.

Тридцать лет прошло. Его времечко - зыбкосыпучее. Одним махом за худою спиной улетучилось. Умом понимает, что к старому не воротится. А всё же, нет, нет, да и встряхнёт. Да и вспомнится. Будто всё вчера и не с ним это было.

В бригаду Ивана Золоторёва он попал тогда по случайности. Не по блату или ошибочной разнарядке. Не знает, как? Почему? Но попал. И в жизни зэковской случаются несуразицы. Вот случилась несуразность и с ним. А если бы и не попал, то долго не мучился. Заболел он простудной болезнью. Два месяца до лета промучился. И дошёл бы сам за бараками или с помощью урок за ними же. Смерть в лагере – явление, в общем, обычное.

Бригада Золоторёва фамилию Ивана оправдывала. Она давала план. Тем и славилась. По кило сто хлеба на пайку, кто числился  в ней, за намытый металл получали. С такой пайкой нельзя было «вдруг» окочуриться. Егор уже давно ни о чём не мечтал. Морозы, да частые бригадирские плюхи, грёзы с мечтами повышибли. И тот шанс, посчитал за чьи-то капризы. И всё же… За недельку-другую, поправился. Влился, так сказать, в коллектив. Сначала работал, как мог, по болезненной лёгкости. А после втянулся. И встал уже прочно за гружёную тачку.

Золоторёв понимал  сущность лагерного выживания. Мог и других научить. Сам - из раскулаченных курских крестьян – он не однажды прошёлся по разухабистым и длинным дорогам ГУЛАГа. От «лесных» - Соловков  и Печёры, до «золотых» - Индигирки и Колымы. Дорогами разными и такими одинаково трудными. И тернисто-кровавыми.

Когда золотишко жирновато попёрло, он кое-что из него придержал. И правильно сделал. Удача –   как в математике - величина переменчивая. Сегодня прёт, а завтра, кто его знает. Кушать же хочется людям всегда. И сегодня, и завтра… Хлеб и жизнь благородней, и намного дороже золотого металла. А для плана, вместе с начальством, хватало золотишка и меньшего. Так появилась в бригаде заначка. И она с каждым днём росла,  пополнялась.

Куда Иван прячет золото, зэки в бригаде не знали. Некогда следить за Иваном. Да и зачем оно им? Главное – выжить. А всё остальное – им по боку. Всё остальное - в руках бригадира. Впрочем, жизнь тоже - в тех же самых  руках. Ближе к осени Егор подружился с Иваном. Общего с ним было мало. Всё больше различий. Они и притянули друг к другу.

Бригадирская биография не слишком пестрела свободами. С тридцатого – на поселении. А после – сплошные ГУЛАГи.  С тридцатого, едва и года наберётся свободных. Раз попался на крючок, второй раз не вырвешься.  Система, для Егора и Ивана, понятная. Двадцать лет в лагерях. И чудо, что выжил и остался почти человеком.

Пришлось и Егору поделиться этапами своей биографии. В жизни они у него получились сложнее. Вспомнил голод Поволжья. Родную деревню. Мёртвых соседей и мёртвых родителей. Рассказал о бродяжничестве и беспризорстве. О детской колонии,  детдоме и военном училище. Многое, что рассказал. Война застала его в степях Забайкалья. Он старший лейтенант. Командир роты. В сорок втором их дивизию перекинули под Сталинград.  На Курской дуге Егор уже командовал батальоном. Днепр форсировал командиром полка. Дважды подавали его на героя. Но оба раза почему-то награждали орденами поменьше. Карьеру же завершил за двести вёрст от Берлина в звании подполковника. Дошёл бы и до Берлина, если бы не трагический случай с генералом Силаевым.
Генерал командовал корпусом. И слыл в стрелковых дивизиях пьяницей и самодуром. Попадись только на глаза или под руку…

Огневу долго везло. Всё, как-то, не попадался. Да и комкор на передовую не так часто заглядывал. И без него хватало здесь командиров. «Но сколь верёвочке не виться – всё одно – один конец». Не иначе, как нечистая сила привела Силаева в тот день к подполковнику. Полк Егора вторые сутки вёл упорные бои за небольшой городишко. Не поймёшь и чей городишко - то ли польский, то ли немецкий. Однако немцы за него сражались отчаянно. Бились до последнего патрона или солдата. Часто переходя от обороны к атаке. Ощутимые потери несли с обеих сторон. Но городишко, всё же, держался. То ли польский, то ли немецкий…

Дивизионное начальство в телефонную трубку кричало и  матюгом торопило. Кричать проще. Но пойди и попробуй, возьми.

Спать Егору приходилось урывками, по очереди со своим же начальником штаба.  В одно из редких затиший он уснул. А проснулся от удара и пьяного вопля генерала Силаева. Кулак Силаева пушинкой снёс Егора с артиллерийского ящика. И быть бы ему битым вторично, но вдругорядь генерал промахнулся. Инерцией его развернуло на какие-то градусы. И в это время,  сбитый на пол Егор пришёл в себя и наконец, очнулся от сна. Время замедлилось и будто остановилось. Он увидел рядом двухметровую тушу Силаева. С десяток знакомых дивизионных и корпусных офицеров. И надо же такому случиться, увидел ящик с патронами и противотанковую гранату на крышке.

А дальше всё, как в кино.

Егор схватил гранату за деревянную ручку и, легко подхватываясь с пола, со всей мочи ударил генерала по печени. Ударил. И… И убил. Вот такая приключилась история. Она и послужила отчётом нового времени. Разжалованный и лишённый всех прав, он оказался в местах не столь  отдалённых, а теперь и в одной бригаде с Иваном.

Рассказ Егора бугра⁵² впечатлил. Осенью он и показал Егору заначку – бутылку из-под шампанского полную золотого песка. Пуд чистого золота. Показал Иван не по доброте душевной или там по лагерной дружбе. Дружба в лагере – дело тонкое. А тонкое, как известно, рвётся. Да и верно понятие - «дружба дружбой, а табачок врознь». На Золотарёва пришла сверху бумага. На суды и пересуды. Жизнь его обрывалась и  подходила к концу. И чувствовал он его приближение. Не обманулся. Так и сгинул где-то после этапами.

Забрали вскоре и Огнева. На суды и пересуды. Но в отличие от Ивана, Егор выжил. И золотая заначка в отвалах осталась. Не успел он передать её «по наследству». Слишком уж быстро и неожиданно всё получилось. После смерти Сталина никуда не поехал. Доживать остался на Севере. И вот, тридцать лет прошло…

Пока думал и вспоминал, рассвело.

Ручей он нашёл без усилия. Как и предполагал, подняться по нему удалось недалече. Но и то в плюс, а не в минус. Привязав лодку к кусту тальника и подняв ружьишко вместе с нехитрой поклажей, Егор, покряхтывая и утрясая плечами поклажу, медленно двинулся по распадку. Дорога эта известная. Дважды уже по ней проходил.

Сразу увязалась кедровка. До чего же крикливая птица. Глупая и неугомонная. В воздухе пахнет зимой. Давно уже пахнет. Вершины в тучах. Распадок узкий. Но, версты через две, он расширится и пойдут острова.

Что ни говори, а Крайние Севера ему удалось полюбить. И сейчас он это особенно чувствовал. Даже дряхлость куда-то ушла, подевалась. Геологи и старатели, за многие годы, в распадке набили дорогу. Шлось легко и приподнято. Егор знал, что на Хлебном он больше не будет. В последний раз бродит в этих местах. Кедровка следом летела и каркала. Но его настроения она ничуть не меняла. Спешить ему особенно некуда. И до старых отвалов он трижды отдыхал, перекусывал.  Дважды на островах. И один раз уже у самых отвалов.

Бутылка с золотом оказалась на месте. Куда же ей отсюда деваться? Не так оно пряталось, чтобы кому-то и сразу найти. Прежде чем засунуть бутылку  в мешок, Егор осторожно протёр стекло рукавом. Показалось за тучами солнце. И через зелёную толщу стекла, он увидел, как золото бликами потекло, заиграло… Красиво.

И всё же - кровавый и проклятый  металл. Сколько жизней он унёс безвозвратно! Уж, кому-кому, а ему-то это известно.

В сердцах Егор сплюнул на холодные камни. И сунул заначку в мешок. За плечами веса ощутимо прибавилось. Ветер переменился и только теперь, до него донёсся шум приборов старателей. Он сам себе голова. Но пора уходить.

Обратный путь занял почти до обеда. Когда дошёл и положил мешок в лодку, понял, как же сильно устал. Он присел у мотора. Задумался. Зачем ему золото? Лодка тихо плыла по течению, а он всё думал и думал…

Не  заметил, как и вынесло на  середину  реки.

Егор встрепенулся. Рука сама потянулась к бутылке. Зубами он вытащил пробку. И после, горлышко приблизил к воде. Рыжий песок потёк. Зашуршал. Заструился. Заиграл, как и прежде, у старых отвалов, на солнце. Лодку несло по течению. А золото всё шуршало, шуршало… И речная вода его легко принимала. Когда крупинок и на дне уже совсем не осталось, Егор разбил опустевшую тару и вымыл руки в чистой воде.
На душе его полегчало.

Он завёл мотор. Развернул лодку носом навстречу течению. И понёсся по водной глади к посёлку. Там его ожидала избушка.

И верный Снежок, поди,  то ж, ожидает.

46 Заначка – необходимая (или не очень) вещь, надёжно спрятанная до поры и до времени.
47 В просторечье и на жаргоне – пощёчина или оплеуха.
48 Юдома – приток Майи. Майя уже впадает в Алдан.
49 Стайка – в Сибири и на Северах так называют подсобные помещения сарайного типа.
50 Шуга – поверхностная и снежно-ледяная масса перед полным замерзанием реки.
51 Схавают – образно-жаргонное выражение, то есть «съедят».