ФЕНОМЕН САМОХВАЛОВА ИЛИ ПОСРАМЛЕНИЕ СИНГУЛЯРНОСТИ^*

С полуночи Самохвалова сильно знобило и лихорадило, бросая то в жар, то в арктический холод. До утра умылило и измочалило так, что впору бельишко выкручивать. Лишь к утру его совсем отпустило. Но вместо ушедшего недуга и ожидаемых радостей, сразу нахлынула жажда. Неимоверная жажда. Пить захотелось Андрею по-страшному. За глоток холодной воды отдал бы он многое. Только отдавать было некому. Да и нечего. Вволю напиться Самохвалов даже не думал. Тут, хотя бы, язык намочить. И то – послабление. Вода, как и пайка, в буре⁵⁵ - явления редкие и мало весомые. Триста грамм хлеба с кружкой воды через сутки. И таких суток уже натикало много. Он им и счёт потерял. И всё бы ничего, если бы не эта простуда.

После ревтрибунала его избили и бросили в узкую, как пенал одиночку. Поначалу она казалась комфортной. На улице и в бараках духота с комарами, а здесь ни того, ни другого. Лучшего места и не найти. Восемь суток он зализывал ушибы и раны, наслаждаясь бездельем и приятной прохладой. Голод и жажда его не замучили. Калорий на шконке⁵⁶ он почти не терял. Только на девятые сутки почуял озноб и простудные признаки. А дальше уже время слилось воедино. Похоже, на несколько суток, он выпал из «бурной» реальности. Бредил. Ничего не видел. Не слышал. И мало, что помнил. Дневальный по буру, конечно же, ставил в кормушку хлеб и кружку воды. Ставить-то ставил, но через полчаса убирал. Никаких заявок из одиночки не поступало. А до остального ему не было дела. Ест там, кто в камере или нет. Здоров человек или болен.

Поэтому Андрей и не рыпался. Жажда мучила, но он всё терпел и терпел. Хвала Создателю, что хворобу совсем отпустило. А с остальным не грех и подождать. Каждое брёвнышко он ещё до болезни ощупал и проверил по миллиметру. В одном месте можно вытащить мох и в дырочку глянуть на чистое небо. Раньше он так и поступал. Каждое утро смотрел в синеву. Теперь же совсем не до этого. Попить бы водички, да хлебца пожевать. Почему-то ему казалось, что сегодня как раз питательный день. И Андрей не ошибся, дождавшись водицы и хлеба.

За день он немного окреп. А ночью хорошо и безболезненно выспался. Утром отлежаться на нарах не дали. Вызвали к проходной. Там его ожидал тентованный «студебекер» с тремя автоматчиками-конвоирами и десятком, таких же, как и сам заключённых. Прежде чем посадить в арматурную клетку, сунули в руки буханку чёрного хлеба и в плотной жёлтой бумаге, толстую жировую селёдку. Удивляться времени не оставили. Помогли забраться в машину. Клетку закрыли на амбарный замок. И по команде сержанта, поехали.

Осмотревшись и удобней устроившись, Андрей понял, что ехать придётся не близко. Иначе бы такой сухпай⁵⁷ не давали. Пока думал и глазами зыркал на стороны, пальцы сами рвали хлебную корку и небольшими кусочками отправляли в жаждущий рот. Дошла очередь и до охотской селёдки⁵⁸. Вскоре от хозяйской подачки осталось одна лишь бумага. В животе у него потеплело. Похоже, тело немного насытилось.

Машина монотонно урчала мотором. Дорога потихоньку пылила и уплывала всё дальше и дальше. За тентом солнце нещадно палило. А над высокими сопками висела, всё та же, тонкая и белесая дымка. Зэки его ни о чём не спросили. И это понятно. Их интересы с годами замылились. Каждый жил своим миром или мирком. Тут, уж, кому и как пожелается. Все молодые и свиду здоровые. Да и сам Андрей дряхлостью не страдал.

За четыре года в жизни многое поменялось. И не только воззрение. Наперёд загадывать ему не хотелось. Стало понятно, что жить мечтами и грёзами бесполезно. Словно злой рок ведёт его по этой дороге. Как по этапу. Ни вправо. Ни влево. И назад не воротишься. Только вперёд. По незримой и неслышной команде. Андрей смирился. Потому и не дёргался. Хотя, поведение на судьбу не влияло. Четвертак подвесили ни за что⁵⁹.

Андрей Самохвалов ошибся. На этот раз, дорога вышла короткой. Не успел он от хлебной и селёдочной сытости задремать, как машина резко повернула налево и через минут двадцать крутого подъёма, остановилась. В воздухе чем-то ощутимо запахло. Конвой лениво поднялся. Открыли борт и амбарный замок. Сержант в клетку крикнул.

- По одному выходи!

Кроме странного и досель незнакомого запаха, открылась и картина иная. В узком и длинном распадке Андрей увидел аккуратные домики, другие постройки и конечно же, увидел колючую проволоку, пулемётные вышки и прочее, прочее, прочее. На Северах он многого насмотрелся. Но впервые рассматривал не убожество и временщичество, а признаки цивилизации и даже (пусть и в сравнении) с претензиями на красоту, а то и изящество. Два десятка домов стояли в один ряд у серой отвесной скалы, радуя глаз и добротностью, и чистотой. Остальные постройки тоже смотрелись на уровне. От посёлка доносился лёгкий шум моторов и работающих механизмов.

Их не опостылевшим строем, а прямо толпою отправили в баню. В настоящую русскую баню. С кусачими можжевеловыми вениками и исправной парилкой. С блестящими оцинкованными тазами на каждого. Хозяйственным мылом. И обильной горячей водой. Мылись долго и тщательно, почти не веря в

произошедшее чудо. Однако чудо на бане не кончилось. После, их всех приодели в нулевое бельё и одежду⁶⁰, и до отвала накормили в столовой. Впервые за четыре года Андрей Самохвалов наелся до сытости. Пшённая каша с американской тушёнкой, густой наваристый борщ и очень сладкий компот. А главное, белого хлеба навалом – ешь, не хочу. Хлеб лежал на столах большими ломтями. И Андрей ел его, ел… С кашей. Борщом. Просто так. И запивая компотом. Он торопился успеть, опасаясь, что это чудо скоро закончится.

Дальше их ожидал карантин. Анализы. Осмотры. Процедуры. Лепилы⁶¹. В сутки четыре раза кормили. Дни протекали за днями. Время текло монотонно. И вскоре две недели прошли. Андрей отъелся. Окреп. Отоспался. Почувствовал силу. Даже силу мужскую. Позже пришла мысль, что все эти бонусы, видать, неспроста. В чудесную сказку не верилось. Не станут зэков с большими сроками, ни за что, ни про что, лечить и откармливать. Должен быть где-то подвох. Андрей думал. Искал. Но, никакого подвоха пока он не видел.

Карантин закончился. Поселили в домике на локалке⁶², в одной из комнат на четверых. Сказали, что один день будет равен шести. И уже на следующий день, без раскачки и ученичества, начались его рабочие будни.

Андрея Самохвалова распределили в обогатительный цех. Само название ему мало, что говорило. Да и цехом это длинное и высокое строение назвать было трудно. Однако, как бы там ни было, именно здесь он услышал и познакомился с новыми технологиями - сепарацией, радиометрикой и выщелачиванием урановых руд. Оказалось, что рядом с горным посёлком имени Сергея Лазо, где теперь ему предстояло отматывать срок, добывалось и концентрировалось это полезное ископаемое. И всё же, понятие о том, куда он попал, и чего стоят все эти «чудесные» бонусы, пришло не сразу, а постепенно. То есть, сформировалось позднее.

Работали в три смены, по восемь часов. В каждой смене семь человек. Всего их с полсотни. В посёлке больше вольных людей - учёных, техников, инженеров, врачей… После бура и лагеря, жизнь тяжёлой здесь ему не казалась. Заключённые трудились на штольне, обогатительном цеху, на очень редких авралах. Вольнонаёмные и военные занимались своими делами. Очковтирательства, начальственной показухи, обычного разгильдяйства или привычного бардака особо не наблюдалось. Люди знали своё место и вели себя соответственно.

Выше по распадку инженерно-сапёрный батальон заканчивал строительство полевого аэродрома. Достраивалось несколько гражданских и промышленных объектов. Даже конвой и охрана тут были другими. На своих подопечных они смотрели скорее сквозь пальцы, чем через прицелы пулемётов и автоматов.

Спустя месяц Андрей услышал незнакомое слово - «ротация». За это время волосы у многих зэков повыпали. Ухудшилось настроение. Пропал аппетит. Появились слабость и телесные боли. «Больных» на работах долго не мучили. Отправили в стационар. А на их место подвезли «свежую» партию. Сам же Андрей никакой хвори не чувствовал. По-прежнему кушал и спал хорошо. Проходил частые медосмотры. И судя по ним – здоровье и вес пока ещё набирал. При аршинном росте он поправился на двенадцать килограмм.

Время шло. Заключённые приходили и уходили. А Андрей оставался. Вот тогда-то он и осознал цену «сказочных» бонусов. Понял их истоки и страшную сущность. Но, как ни странно, с пониманием пришло и полное безразличие. Перемены от него не зависели. Бежать он отсюда не мог. Отказаться от работы тоже. Поэтому молча трудился, плывя по течению, довольствуясь прожитым днём и о дне предстоящем не думая. Много кушал, спал и читал. Благо, чтение кураторами не возбранялось. И интересных книг в библиотеке имелось достаточно.

После первого года интерес к Андрею усилился. Для медперсонала, а затем и всех остальных людей из посёлка, он, из обыкновенного советского зэка, «дорос» до живой и ходячей легенды. Всвязи с чем, ему добавили калорий к питанию и переселили в отдельную комнату. Больше времени учёные медики стали уделять исследованию его организма. Такое пристальное внимание Андрею не нравилось. Но мнение заключённого никто и не спрашивал. «Подопытный кролик» имелся. А всё остальное белохалатников не интересовало.

От лета сорок восьмого до лета пятьдесят третьего минуло пять лет. Затем вышла амнистия. Хотя, по особым зачётам он свой четвертак давно разменял и без этого. В посёлке его все знали и уважали. Со своим положением и работой он свыкся. Близкие и родные канули в лету. Поэтому, когда предложили остаться, Андрей долго не думал.

Остался.

В вольной жизни мало что изменилось. Разве что добавились выходные и деньги. Правда, вместе с ними появились мечты. Одну он осуществил в первый же выходной. Посетил местное кладбище. Постоял и подумал. Кладбище протянулось далёко. Вольных тут не хоронили. Многие могилки разрыты. Валяются частые кости и повсюду рыжеют маслята. Не тайга, но медведь и здесь похозяйничал. В Бога Андрею не

особенно верилось. На Северах верой от людей не очень-то веется. Но сейчас ему, почему-то, подумалось о Боге и могильных крестах. Могил много, а крестов не увидел. «Надо бы поставить кресты» - подумалось человеку.

В посёлке имени Сергея Лазо Андрей прожил ещё восемь северных лет. Прожил, в аккурат, до закрытия. Жила урановая истощилась и посёлок власти закрыли. Люди разъехались, кто, куда. Разъехались не пустыми, а с памятью и воскресного дня. В каждый этот день они видели, как бывший зэк - Андрей Самохвалов - несёт на кладбище два православных креста. По кресту на каждом плече. Несёт и летом, несёт и зимой. Весны и осени на Северах почти не бывает. Восемь лет носил… Пока могилки голые не закончились.

Как сложилась дальше жизнь Самохвалова автору ведомо. Но пусть останется это под спудом прошлого времени. Главное…

Главное, что сложилась.

⁵⁵ Бур – барак усиленного режима.
⁵⁶ Шконка – узкие тюремные нары, иногда откидные.
⁵⁷ Сухпай – сухой паёк.
⁵⁸ Жировая селёдка Охотского моря. Одна из самых вкусных и питательных рыб в мировом океане.
⁵⁹ То есть, осудили на 25 лет.
⁶⁰ Нулевое бельё и одежда – новые, ещё ни кем не носимые вещи.
⁶¹ Лепила – на жаргоне лекарь, врач или просто медицинский работник.
⁶² Локалка – участок жилой зоны, отделённый от общих ограждения и охраны.

* Сингулярность – понятие нескольких значений. В нашем случае речь идёт о технологической сингулярности в футурологии, предполагающей гипотетическое развитие научно-технического прогресса. Вплоть до скачкообразного (или порядкового) увеличения возможностей человеческого мозга на основе симбиотики био и нанотехнологий, управления ядерными и термоядерными процессами, энергией плазмы, машинного самопроизводства и т. д., и т. п.