- Дверь закрывай! –  прикрикнул на медленно входящего бригадира Панкратова приблатнённый плотник Вовка Трошин со стрёмным погонялом²⁹ - Баклан.

Сегодня бригада Панкратова обмывала получку. Вот и собрались, по причинному случаю, у дяди Феди – старого и авторитетного колымского зэка. Дядя Федя жил бобылём на отшибе, в тесной и убогой избушке, рядом с мелкой, но довольно широкой протокой змеящегося от самых гор Куйдусуна³⁰. Жил он один на скудную пенсию и что оставалось от частых обмывок. Могли собираться и в другом месте. На дяде Феде клином свет не сошёлся. Если бы не авторитет и свежая рыба. Только у одного дяди Феди всегда и водилась эта речная закуска. Даже зимой. Зэковский авторитет и рыба мужиков и притягивала. Хариусы, щуки, налимы. Иногда и таймени на уху попадались. Когда он ловить успевал? Бог тому весть. Вот и теперь, сквозь гам и дымно-табачное коромысло,  вместе с плотной батареей бутылок,  Панкратов узрел печень налима и уже изрядно подтаявшую строганину из хариуса. Всё это богатство едва умещалось на хлипком самодельном столе.

Пили спирт. Как всегда Баклан верховодил. На его хриплый крик, не по делу, Панкратов лишь покривился. За свою короткую жизнь Трошин умудрился отсидеть двадцать раз пятнадцать суток. Почти год свободы не видал. Баклан³¹ - он Баклан и есть. Ни дать, ни взять. Однако гонору приблатнённого успел нахвататься. Панкратов прикрыл за собой дверь и с  интересом окинул бригадников. Все в сборе, бродяги. И якутку зачем-то сюда привели. Она голая спала на грязной и помятой постели. Однако же - натопили и накурили – не продохнуть.

- Михалычу и бугру - наше почтение с кисточкой и законный штрафной! – выкрикнул, пытаясь скоморошничать, уже мало, что соображающий, но всё же бригадира заметивший, самый опытный плотник - хохол  - Николай Головчук.
Панкратов спорить не стал. Он молча плеснул в гранёный стакан спирта и одним махом отправил его в пищевод. Затем макнул в макало³² ещё пахнущий свежим огурчиком кусок хариуса. Закусил. На минутку в комнате стихло.
- Завтра нашу бригаду отсылают на Росомаху³³. В девять утра быть всем у конторы. Авральное дельце наклюнулось.
- А, что случилось, Михалыч? – спросил  по-тихому Вовка Баклан.
- На Росомахе через наледь³⁴ надо брёвна накинуть. Вода до кабин «Татр» и «Уралов» доходит. Я только что от начальника.

Больше он  ничего не сказал. Да и что сказать, когда дело-то, в общем, обычное. На зимниках наледь часто мешает движению. Вот и приходится с ней как-то бороться. Толку от такой борьбы мало, но начальству виднее.

Когда Панкратов вышел на улицу, Верный тут же подкатился под ноги. До этого пёс лежал на узкой дорожке, со злостным  урчанием выгрызая между пальцами намёрзшие льдинки. Не зря он носит такую козырную кличку.  Не зря. Но сейчас Панкратову не до пса. Мороз проник в горло и лёгкие, а после крепко ухватился за нос и за щёки. Одно спасение – рукавичка. То правую, то левую к лицу и щёки с носом не так уже мёрзнут. Морозец нынче нешуточный. За долгие колымские годы Панкратов научился определять его градус. Точность аптечная. И на термометр не надо смотреть. С утра никак не меньше шестидесяти. Воздух потрескивает при дыхании и над землёй висит плотный туман. Хоть на хлеб его наворачивай. В двух шагах не видно ни зги.

Панкратов глянул на тусклое оймяконское небо. За молочно-белым туманом солнца не видно, но до вечера ещё далеко. Как ни хочется, а домой идти рановато. Жаль. Простым плотникам позволено больше. В рабочее время можно и получку спокойно обмыть. А ему  далеко отлучаться нельзя. Статус не тот, да и совесть не всю ещё  пропил. За что и ценило начальство. Не случайно же три десятка зим на Колымской трассе  бугрует. А, ведь, мог бы, как и дядя Федя – уйти себе на заслуженный отдых. Пенсию-то он давно заработал.

Часа три Панкратову пришлось покрутиться в конторе, изображая деловитую занятость. Не он один такой умный здесь ошивался. Дорожные мастера «ваньку» тоже валяли, бухгалтерия, а если глянуть пошире, то и все остальные итээровцы³⁵ управления. Много развелось в стране дармоедов. На одного раба – три прораба. При Сталине бардака меньше казалось. В большую политику Панкратов не лез. Нет, куда уж ему горемычному. Хрен с ними, с политиками. Лишь  бы народу  проживалось спокойно. А, что на своём веку он времени такого не помнил, так то уже ипостаси  другие.

Домой Панкратов вернулся по тёмному. Накормил Верного. Сам плотно поужинал. После прилёг на кровать и по привычке, включил радиоприёмник. Хотел поймать японскую или китайскую музыку, но наткнулся на радиоспектакль о  войне. Опять эта вечная тема. Панкратов расстроился и выдернул штепсель. Правду о войне ещё никто не затронул, а слушать басни он не любил. Так. Всё вокруг, да около. Одна пропаганда и агитация.

И всё-таки его разбередило.

Вспомнилось детство. Моршанск. Мама вспомнилась, друзья и соседи. Отца Панкратов не помнил. Отец умер, когда ему ещё и годика не исполнилось. Мать работала на суконной фабрике. Тянулась из последних жил. Часто хворала. Преставилась она перед самой войной.  А его институты - известные. Семь классов школы, тарно-плотницкий цех на махорочной фабрике и в феврале сорок второго года - прямая дорога на фронт. Правда, пороха Панкратов понюхал не сразу. Три месяца подержали в запасном полку. Но и до полка он горя вволю помыкал. Сопровождающий их старшина, получив на всю команду продукты и мыло, вечером куда-то бесследно исчез, и больше его новобранцы не видели. Пришлось семь суток в телячьем вагоне мёрзнуть и голодать.

В запасном полку оказалось тоже не лучше. За воровство командира полка с командирами расстреляли. А рядовой состав ещё месяц по походным кухням откармливали. Иначе до передовой (при такой дистрофии) было им не добраться. Кто об этом напишет или расскажет? Стрелять его научили. Да, толку-то. На фронт их после быстро пригнали, но винтовок на команду не выдали. Сказали – «утречком подвезут». Может и подвезли бы, кабы не немец треклятый. Немец утречка не стал дожидаться. Ломанулся танками через жидкую оборону, кого не убил, того окружил. Предложил через громкие рупоры сдаться. Куда же денешься. Жить-то хочется. Сдался. И если бы только один Панкратов. Тысяч сто или двести пленилось. Под Харьковом.

Он  себя не оправдывал. Слава  Богу, что никого не убил. В плену пухнул с голода и гнил помаленьку. Умирать в двадцать лет рановато. Оттого и во власовцы записался. Не сразу, а полгода спустя. Записали. Приодели. Откормили. Но человеком себя до конца не почувствовал. Что-то мучило изнутри. Отпустило, когда советский срок получил. Есть с чем сравнивать. Плен у немцев и лагерь здешний – разные категории. Статус власовца или бандеровца – чуть повыше 58-й статьи политической, но и он гарантий на жизнь не давал. Кастовость в лагере зэчью жизнь половинила. У немцев же пленные, примерно, все одинаковы. В том и разница двух систем.
На Колыму он попал в сорок пятом, в конце ленд-лиза и переполнения лагерей воевавшими зэками. То, что люди находились по разные  стороны фронта, руководство ГУЛАГа не очень смущало. Жизнь зэка мало что стоила. Стоило золото, олово, уголь, вольфрам и уран, лес и другое, что лежало в горах и росло  по распадкам. Строительно-промышленный бум на Крайнем Севере продолжался. И зэки для него служили быстро сгораемой топкой.

Панкратову повезло. Из его этапа набирали горстку профессиональных строителей. На статью почти не смотрели. Лишь бы умело махал топором. Бригада Ивана Навального строила гостевые домики для высоких начальников. И  не только по трассе, но и рядом с оленьими тропами, в распадках и на островах, полных непуганой дичью. Бригаду в шутку называли «чёртовой дюжиной» из-за тринадцати  плотников-зэков. Сержант, четыре рядовых автоматчика-конвоира и они. Выбирали места покрасивее – у рек и озёр. Кормили по завышенной  норме, плюс приварок от «подножного корма»36. Но это, если конвой разрешит. Конвой разрешал – ведь ему лучшее мясо и перепадало. Зайцы и рыба разнообразили зэковский рацион, хотя и далеко не всегда.

Первые четыре года в глаза смерти Панкратов смотрел только издали. В сорок девятом Ивану Навальному сроку накинули, а его бригаду раскидали по приискам. Но Панкратову опять повезло. Его отправили в Магадан, в распоряжение начальника дорожного управления. К тому времени он «набил» руку на мебели. Делал приличные стулья, столы и шкафы. Начальника управления назначили нового. Жена-еврейка потребовала свежую обстановку. Если бы он делал мебель хреново, его бы навряд ли заметили. А так,  хорошая мебель многим нужна. Успевай только поворачиваться. Деваться некуда, он успевал. Даже очередь выстроилась. Жёны начальников молодого зэка подкармливали. Но обратно же – не все и далеко не всегда.

До смерти Сталина, в тепле и относительной сытости, он продержался. За девять лет навидался и наслушался всякого. А сам кайлом не махал и от голода не доходил. Освободился в конце пятьдесят четвёртого года. Однако свобода оказалась условной.  Ему запрещалось выезжать за пределы Магаданской области и Якутии. Пришлось выбрать место посередине. Куйдусун по всем параметрам к нему подходил. Устроился дорожным плотником в Кюбиминское эксплатационно-линейное управление дорог. Построил дом. Женился. И с тех пор живёт здесь с Божьей помощью помаленьку. Жена, как третий год померла. А две дочки-погодки живут в Магадане. Обе закончили пединститут, аспирантуру, вышли замуж и живут в Магадане. Появились и внуки. Есть, кому помогать. На жизнь он не жалуется. У многих она вышла не лучше.

Панкратов включил свет и посмотрел на часы. Ложиться спать ещё рановато. Он всунул штепсель в розетку. И когда в приёмнике зашипело, стал искать любимую японскую музыку. Сразу наткнулся на новости. Передавали о военных успехах в Афганистане. Что-то не очень-то верится. На версту тянет прошлым - агитацией и пропагандой. Наконец, он нащупал в эфире Японию. Разделся. Забрался под ватное одеяло. Успел подумать о тяжёлом завтрашнем дне. И под звуки  восточной чарующей музыки вскоре крепко уснул.

29 Погоняло – прозвище.
30 Куйдусун – левый приток Индигирки.
31 Баклан – на воровском жаргоне – вздорный и мелкий хулиган.
32 Макало – приправа для строганины. Состоящая из молотого перца, соли…
33 Росомаха – помимо названия животного, одна из малых рек на Магаданской трассе.
34 Наледь – выдавленная льдом на поверхность вода.
35 Итээровцы – инженерно-технические работники.