Откровения Фрола Караваева

Страница из книги

Водоплавающую пернатую дичь на Северах весной почти не стреляют. Причин тому несколько. И жира мало. И хранить особенно негде. Да и некогда птичьим промыслом заниматься. Рабочий сезон северян поджимает. А вот с открытием осенней охоты – дело иное. Все причины в один раз отпадают. И начало охоты для многих добытчиков праздник. Птицу бьют и себе. И продснабу. Бьют не ради забавы. А впрок и на долгую зиму. Морозят, коптят, варят холодец, делают тушёнку, закручивают в стеклянные банки и что с ней только не делают.

В начале сентября 1981 года я прилетел в Югорёнок по телеграмме верного друга Василия. Красноречием он и раньше не баловал. Поэтому, в телеграмме стояло два слова – «срочно прилетай». Бросил всё. И работу. И «грандиозные» планы. Прилетел. Оказалось, что другу надоело старание. И он предлагает слетать и посмотреть Заполярье. Мол, там мы ещё не бывали. Что, верно, то верно и впрямь, не бывали.

Согласился.

Пока Васька хлопотал в артельской конторе с расчётом, а в поселковом совете с пропиской, я двинул на красавицу-Юдому. На реку слегка засмотрелся. И бережком прошёлся вверх по течению. Хорошенько прошёлся. Километров пять или восемь. Когда возвращался обратно, за ближайшей сопкой, услышал ружейный выстрел и только после, увидел длинную гусиную стаю. Выстрел поразил меня громкостью, а гусиная стая количеством и высотою полёта. «Неужто из дробового ружья на такие высоты достанешь?» - с сомнением подумалось мне. Не успел я подумать, как один серый гусь, будто споткнувшись о тугую преграду, раскинул уже вялые крылья и камнем обрушился вниз. Спустя минуту, из-за сопки, показался и сам удачливый охотник. Им оказался маленький и довольно-таки щуплый дедок с длиннющей восьмигранной фузеей у пояса.

Издалека он походил на старичка-якута. Когда же приблизился ближе, то его обличье сомненья не вызывало. Как говорится, русак – русаком. Подошли. Поздоровались. Присели на камушек и разговорились. Редко, но, всё же и такое в жизни случается, когда совершенно незнакомые люди душой открываются. Дедок знал друга Василия и по слухам, когда-то, знавал и меня. Погодка стояла ещё не холодная. Гусь лапчатый смиренно лежал. Мы то ж никуда не спешили. И разговор легко клеился. Назвался он - Фролом Силычем Караваевым.

+++

Этап эшелоном везли от Владимира. В Челябинске их разделили. Кого-то убрали, кого-то добавили. Погрузили снова в вагоны. И дальше уже везли до Иркутска. В Иркутске посадили на ржавую самоходную баржу и по Ангаре, и Байкалу доставили в неизвестное место. На берегу выдали по миске битого тлёю гороха и после скорой еды и оправки, пешим ходом погнали до города Киренска, что на Лене реке. Шлось трудно, но за двое суток дошли. Потом снова самоходная баржа. Спокойная Лена. И норовистый Алдан. У небольшого сельца Эльдикан их речное движение кончилось. Дальше опять пришлось топать своими ногами. И всё бы ничего. Пусть голодно и рядом злющий конвой. Пусть тяжело подниматься на гору. Всё терпимо. Да и деваться, куда. Терпеть можно… если бы не такое начало зимы. Октябрь месяц, а морозы за тридцать.

Фрол Караваев, щуплый и низкорослый этапник, с трудом оторвал подбородок от шершавого шарфа, и с интересом посмотрел на бескрайние горы. От водораздела горы тянулись во все горизонты. Красиво. Их

вершины уже легко одетые снегом слепили, манили и тянули к себе. Что-то в них было таинственное и одновременно родное. Только, вот, что. Трудно это понять. Раньше Фрол никогда гор не видел. Среда обитания выпадала всё время не та. Жилось без лазурных высот и горных пейзажей. Как-то и без них обходился. Степи, Волга, города и дороги – этого в жизни хватало. С горами же выходила натяжка. О Якутии даже не слышал. Теперь же сподобился. И услышал. И немного узнал. И увидел ещё незамыленным глазом.

Фрол ещё раз окинул взглядом вершины. Тяжело вздохнул и, опустив подбородок в колючие объятия шарфа, криво про себя усмехнулся. Всё правильно. Всё, как в театре. Актёры к спектаклю готовы. Занавес поднят. Трагикомедия продолжается. И он, потомственный медвежатник73Фрол Силыч Караваев, первым в роду и своим собственным ходом, двигается дальше «по сцене» в места не столь отдалённые. Есть тут над чем задуматься и голову поломать.

То, что власть крошила и корёжила старое, Фрол принимал безболезненно. Видел, как и воровские устои тоже крошила, и уже почти докорёжила. Видеть-то видел, а, вот, близко к сердцу не принимал. Считал, что спокойней проживёт и без этого. Жил годами в своём собственном мире. Как отшельник в дремучем лесу. Тихо, обособленно жил. Политики и людей не касаясь, исповедуя старую и известную мудрость - хорошему вору любая власть не помеха. Даже когда её сорвало со всех терпимых «катушек» и начались вопли, облавы и мании. Не испугался он тогда истошных, дурдомовских криков. Думал, психозы скоро закончатся. И власть навсегда успокоится. Не успокоилась. Зараза крепенько прижилась. А вскоре и поползла, широко расползаясь.

Слава Богу, что двигалась мимо и медленно.

Но… до поры и до времени.

Кого-то стреляли. Кого-то сажали. Заполнялись тюрьмы и лагеря. Страх уже почти добирался до каждого. А Фрол всё удивлялся и верил, что минует его чаша сия. Ан, нет, не минула. Пришлось испить её почти до самого дна. Не успел и оглянуться, как оказался на этом длинном и холодном этапе. Хорошо ещё, что родному деду успел на волю маляву писнуть74. И теперь он с продуктами, и в добротном зимнем прикиде75.

В, общем-то, Фролу на судьбу особенно сетовать нечего. Худа без добра не бывает. Голова на плечах. А всё остальное уже приложилось. Думы о прошлом отвлекают от трудных реалий. Воздух свеж и приятен. Здоровье в порядке. Относятся к нему с уважением. И наверное, худшее осталось позади. Ещё Фрол заметил, что этапные тяготы он переносит лучше других. Пусть немного, но лучше. И с чем это связано, пока непонятно. Малый вес и рост помогают ему выживать в трудных условиях. Но, очевидно, причины есть и другие.

Фрол опять оторвал подбородок от шарфа и глянул в начало колонны. Дорога впереди расширялась. И наблюдалось чуть меньше заносов. Пик перевала они уже миновали. Начинался пологий спуск и скоро снега уменьшится. В сапогах идти по нему неудобно. А валенки доставать не хотелось. Если так топать ногами, то к вечеру и ноги отвалятся. В первый же день они прошли сорок два километра. На лагпункте поели и за ночь слегка отдохнули. Там и узнали конечный пункт назначения. Оказалось, что их гонят в Ыныкчанский лагерь. И что лагпункт называется Аткинским, Аллах-Юньского отделения, всё того же, Ыныкчанского лагеря.

Непонятные названия Флору ничего не сказали. Мало что сказали они и другим. Понятным оставалось одно - до Ыныкчанского лагеря надо сделать пять таких переходов. Один уже прошли. Второй почти на средине. К вечеру, глядишь, останется три. Этап растянулся. Слышатся крики конвоя и лай огромных, мохнатых собак. После двенадцати похолодает. Чем ниже, тем холодней. Зима набирает свои обороты. А на Волге-то ещё хорошо…

Фрол родился и вырос на Волге. Недалеко от Саратова. Мать и отца он не помнил. Они сгинули в революциях. Фролу тогда и годика не исполнилось. Растил и воспитывал дед. Тоже, как и внук – Караваев Фрол Силыч. Полный тёзка. Дед и передал ему своё ремесло. Жили они - не тужили. И поначалу, власти их не тревожили. Потом стало труднее. Деду скоро восемьдесят, а ему двадцать три. От деда он теперь далеко и   «социально близкий» по новому статусу. Такой родне и червонца не пожалели. Навесили, как фонарь на знакомую задницу.

Звук выстрела и следом, ещё одного, отвлёк Караваева от «радужных» мыслей. Фрол повернул голову влево и сразу же увидел катящегося вниз человека. Видно тому надоело идти. И он прыгнул в открытую пропасть. Склон здесь не слишком отвесный. Заключённый падал недолго. Однако метко стреляют в конвое. Видно, как алыми гроздями капли крови запеклись на снегу. Весь этап посадили на корточки. А неудачника добили штыками. Теперь придётся тащить его до лагпункта. И кому от этого легче? Разве, что зэку-покойнику.

Фрол о побеге не думал. Жить хотелось даже в этих условиях. Лучше так, чем на что-то пустое надеяться. Проще уж прыгнуть в пропасть, как давеча уже прыгнул один, покончив с жизнью и старыми счётами. «Социально близких» здесь мало. А одному с побегом не справиться. Вот и получается, что бежать ему не с кем и незачем. Несмотря на молодость, он уже многое повидал. И не понаслышке знает, что такое провальное дело. В этапе большинство политических. К 58-й статье Фрол испытывал омерзение. И он знал, почему. Дед, да и свой собственный опыт научили его ценить людей по труду и умению, а не по длинному языку.

Ночью они добрели до второго лагпункта. Позднее, справились и с остальною дорогою. Хотя и не все. В лагере тернии этапа показались Фролу «цветочками». Правда, уже в самом Ыныкчане морозы неожиданно ослабели и вместо них, повалил снег. Шёл он целыми сутками не переставая, с утра до утра и больше недели. Горные перевалы, дорогу и все подступы к лагерю забило заносами. Сообщение с «большой землёй» прекратилось. Поэтому пайку хлеба с баландой урезали. В ноябре-декабре морозы ударили уже запредельные. В бараках начались голод и эпидемии. Появились первые трупы. И с каждым днём становилось всё хуже и хуже.

Воровское положение и запас калорийных продуктов его вначале спасали. Но продукты вскоре закончились, а болезни и голод всех уравняли. Пришлось и авторитетным ворам «засучивать рукава», и браться за вынос из бараков покойников. Мертвецов далеко не носили. Их складывали штабелями прямо за глухой барачной стеной. В январе холода опустились за отметку в минус шестьдесят градусов Цельсия. Железные бочки уже не справлялись с такими морозами. Люди обмораживались даже на верхних ярусах нар.

К середине января ослабел и Фрол Караваев. Слава Богу, что ослабел не от заразных болезней, а элементарного голода. Сальцо и сухарики кончились, на казённой же пайке далеко не разгонишься. Раньше он смертей насмотрелся. Но не на столько же… К концу января Фрол в бараке остался один. Не заметил и как. Спал всё больше урывками и то рядом с печкой. За день старался наготовить дров на всю длинную ночь. И это ему не всегда удавалось. Стал потихоньку подтапливать нарами. За порчу имущества их вначале наказывали, а после бросили. Фрол не знал, почему. Но не из-за начальственной жалости, точно. Скорее, по прихоти.

Со слабостью пришло безразличие. Тяга к жизни незаметно пропала. А с ней, будто и сама душа улетучилась. Осталась одна тонкая телесная оболочка. Он помнил, что пригнали их в Ыныкчан ровно четыреста и четыре. А выжило всего два человека. Он и ещё один зэк политический – профессор каких-то там хитрых наук. Фрол видел его худобу по утрам, но с ним никогда не здоровался. Горемыканье-то – одно, но принципы и категории – разные. Так и бродили они по мёртвому лагерю молча, в поисках чего-то отдельного и своего.

Хлеба весной уже вволю хватало. И баланду давали наваристей. Тело Фрола крепчало. Однако пустота внутри оставалась. Много он в те туманные дни76 передумал. Что интересно, тяга к жизни ушла, а мысли никуда не девались. Думал чаще о прошлом. Эта зима его здорово изменила. Он стал замечать за собой доселе никогда не присущее - стариковское, что ли. Прямо мудрость волной накатила. Сам с собой философствовал. Иногда, бывало и спорил. Начальство с охраной заметили странность. Но спорить с собой не мешали.

В середине июня лагерь пополнился новым этапом. Плотно пообщаться с новыми людьми не пришлось. Вместе с профессором, его перевели в Югорёнок на Юдому, тогда она была ещё вполне судоходная. Профессора оставили в лагере. А Фрола расконвоировали и определили на рыбную ловлю. Дали лодку, сети, продуктов и отправили вверх по течению. С ним ушло рыбачить три бытовых человека77. В верховьях построили зимовьё.

И жизнь потихоньку наладилась.

Дед пока жил помогал. Умер он в конце сорок третьего года. Осенью сорок пятого амнистировали и Фрола. Ехать было не к кому. Здесь и остался. Женился. Нарожали они с женой троих сыновей. Жена не так давно умерла. Дети разъехались. Сейчас живёт с другой бабкой.

+++

- А как же воровская профессия? – спросил я участливо.

- А, что профессия. На мне и закончилась. Да и дед продолжать не настаивал. Люди-то уже поменялись. Не то, что раньше, при царе-батюшке. Я их почти не застал. А вот дед рассказывал. Иной раз так, что заслушаешься.

- Значит, дело во власти?

- Не только во власти. Я не доживу. А ты ещё поживёшь и при других властях. Так, что будет тебе, с чем сравнить. Власть – дело одно. Люди – дело другое. Люди меняются. Вот в чём закавыка. Поменялись они и тогда. Жить по новым законам не каждому честному вору с руки. А по беспределу и подавно. Проще уйти в монастырь или в сторону и не путаться под ногами. Попомни моё слово. И с годами лучшей жизни не жди. Чем старше, тем хуже и хуже.

- Хорошо, Фрол. Я постараюсь запомнить.

- Ага. Запомни. Ну, что, потопали до покедова?

Мы с Фролом поручкались. И разбежались в разные стороны. Слова его тогда показались наивными. Но, с годами и не так уж наивными.

Их я запомнил.

76 Туманные дни – когда температура воздуха минус шестьдесят и ниже – на землю опускается плотный туман.
77 То есть, отбывающих наказание за бытовые или хозяйственные преступления.
73 Медвежатник – вор, специалист по открыванию сейфов.
74 Маляву писнуть – то есть, написать письмо.
75 Прикид – одежда.