О так называемом "отречении" Государя Императора Николая II от престола

Вот уже 90 лет не прекращаются попытки оправдать грех февральской измены Государю Императору Николаю II, совершенной русскими людьми. Эти настойчивые попытки самооправдания доходят даже до стремления переложить ответственность за крушение монархии на самого Государя. Духовные наследники февралистов обвиняют Царя-Мученика в малодушии и безответственности, указывая, что своим добровольным отречением от престола тот якобы парализовал волю всех монархистов, готовых поголовно встать на защиту монархии.   

Публикуемая глава из книги современного исследователя  С.В. Чечаничева «Отречение» (С-Пб. 2003) опровергает эту жалкую отговорку и показывает, что вся совокупность обстоятельств, предшествовавших и сопровождавших это «отречение», не только не должны были «парализовать» настоящих монархистов, но напротив должны были толкнуть их на решительные действия. Так называемое «отречение» было самым настоящим  подлогом и не заметить этого верноподданный своего Царя не мог.

Подлог

  (глава из книги "Отречение" С.В. Чечаничева)

 

Посмотрим на так называемое «отречение» Государя. В этом документе он заявил, что  «признал за благо», т.е. если говорить сегодняшним языком – «посчитал целесообразным» 2 марта 1917 года в 15 часов «отречься от Престола Государства Российского и сложить с СЕБЯ Верховную власть». Однако необходимо внимательно рассмотреть, что означает эта формулировка, как с правовой, так и с практической точки зрения.

Предположим, мы «почли за благо» или «признали целесообразным» совершить какое-либо действие. Но обстоятельства, складывающиеся вокруг,  не предоставляют  возможности немедленно его осуществить. Таким образом, внешние условия не соответствуют принятому нами решению и оставляют его лишь на уровне намерений, которые могут и не исполниться, вследствие изменившихся или вновь открывшихся обстоятельств. Это заключение  показывает, что принятое и высказанное или  даже опубликованное  нами решение может рассматриваться только как  намерение к действиям, но никак не исполненное действие. Согласимся, что намерение к действию не означает исполнения самого действия. Об этом говорит нам Сам Господь:

«А как вам кажется? У одного человека было два сына; и он подошед к первому сказал: сын пойди, сегодня работай в винограднике моем.

Но он сказал в ответ: «не хочу»; а после раскаявшись пошел.

И подошед к другому, он сказал тоже. Этот сказал в ответ: «иду, государь»; и не пошел.

Который из двух исполнил волю отца? Говорят Ему: первый» (Мат.21.28-31).

Мы видим, что первый сын имел намерение не пойти в виноградник, но потом,   раскаявшись, пошел. И Господь не посмотрел на намерение. Он посмотрел на действие, которое было совершенно противоположно намерению.

Далее по тексту читаем «…МЫ передаем наследие НАШЕ Брату НАШЕМУ Великому Князю МИХАИЛУ АЛЕКСАНДРОВИЧУ и благословляем Его на вступление на Престол Государства Российского». Но благословление совсем не означает приказ или повеление о назначении. Благословление – есть выражение доброй воли. И если благословляемый на доброе дело человек, начинает действовать,  вне  границ данного ему благословления, то все эти его действия, уже не могут рассматриваться, как проявление доброй воли. Великий князь Михаил Александрович выступил в данном случае, как выразитель чужой и злой воли. Ему было благословлено «вступление на Престол», но его не благословляли проявлять   собственное своеволие и передавать власть Временному Правительству.

Следует так же рассмотреть, употребленное здесь Государем слово «наследие». Наследие или наследство,  с  правовой точки зрения, означает имущество  умерших. Но Государь был жив и здоров. И, следовательно,  никакого «наследия» Государя   вообще ни юридически, ни фактически просто не могло существовать. Это значит, что передавать было нечего. Что произошло в Пскове? Генералы сначала наделяли Государя недостоверной и неполной информацией о событиях. Затем шантажом  и угрозами «братоубийственной резни» и «пролитием крови» требовали от него «немедленного» принятия решения. Затем, когда он принял решение, оставляющее простор для внесения в него корректировок согласно изменяющейся оперативной обстановке они объявили это решение о намерениях – свершившимся действием, мало того они объявили это рабочее решение  актом государственного значения.

Что касается корректировки, то впоследствии мы увидим, что эта корректировка была востребована Государем, но не была востребована заговорщиками,  ибо ими осуществлялось вполне  очевидное сегодня  для нас  действие – свержение с Престола Российского государства законного Государя Императора и упразднение Монархического образа правления в Российской Империи.

 Государь оказался в ловушке у террористов, и  по отношению к нему были применены, хорошо известные нам сегодня методы террора. Подписывать официальный юридический документ об отречении ему не позволяла его совесть христианина, ответственность правителя и профессионализм юриста,  а не подписывать его он не мог, так как заговорщики грозили немедленно устроить братоубийственную резню. Государь избрал оптимальный на его взгляд выход, с возможностью изменить ситуацию, вырвавшись из псковского плена. Он не учел только одного – предательство и измена среди высших государственных и военных чинов России оказалась глобальной. Государь был уверен в том, что большинство тех,  кто давал ему присягу на верность,  останутся верны ей. Он сам был человеком совести и предполагал ее наличие у своих верноподданных. Его чистое сердце было просто не способно предусмотреть всеобщей измены. А кто способен предусмотреть ее? Наверное, как показывает история, только такие,  как Сталин. Ведь Государю изменили все – члены Госсовета и Госдумы, военные, личная охрана, родные и близкие, духовенство, придворные – все кто составлял его постоянное окружение. Его изолировали. Ему, как бы указали: «Ты нам не нужен. Мы обойдемся без тебя». Что же ему оставалось делать?

Государь очень грамотно сформулировал свои намерения, но осуществить их не смог, ибо бунтовщики  - часть по своей некомпетентности, а часть преднамеренно  и в таком виде посчитали дело  законченным. Но, если все-таки говорить о передаче власти, то, очевидно, что  здесь должна была быть исполнена определенная процедура. Эта процедура подразумевала издание Государем «Манифеста об отречении от Престола», который бы соответствовал Основным Законам Российской Империи, а,  как мы знаем   такого  Закона не было. Если бы Государь издал  такой Манифест, то тем самым ему пришлось бы нарушить Закон. И не только  юридический закон, но и соборное установление 1613 года. А он этого делать не хотел и не  стал. Поэтому,   им была подписана лишь телеграмма, подразумевавшая, как мне видится,  необходимость действий, которые следовало предпринять в сложившихся обстоятельствах. А именно: приведение в соответствие с ситуацией в стране статей Основного Закона Российской Империи, а затем уже действий на основании этого Закона – издание «Манифеста о сложении с себя власти» и издание «Манифеста» о принятии власти новым Государем,  т.е.  «Манифеста о восшествии на Престол». Такая процедура не была исполнена, ибо изначально никакого официального документа об «отречении от Престола» не издавалось. Следовательно,  Великий Князь Михаил Александрович не имел никакого права  к написанию и, тем более, подписанию своего «отречения от Престола»,  на который он не восходил и уж тем более, «отказа от власти» в пользу Временного правительства, поскольку она – эта власть -  не была ему передана процедурно. Великий князь Михаил Александрович передал Временному Правительству власть - «…прошу всех граждан  Державы Российской подчиниться Временному Правительству, по почину Государственной Думы возникшему…», которую он отказался принять от брата – «…принял Я твердое решение в том лишь случае восприять Верховную власть, если такова будет воля великого народа нашего…».  То есть он передал то, что он отказался принять от брата, то,  чего у него не было, то, чего он не имел. Это, кстати, понимал и сам Великий Князь Михаил Александрович, и об этом нам поведал депутат Шульгин, присутствовавший при этом «отречении» 3 марта 1917 года: «Через некоторое время секретарь Великого князя, не помню его фамилии, высокий плотный блондин, молодой, в земгусарской форме, принес текст обратно. Он передал, что Великий князь всюду просит употреблять от его лица местоимение «я», а не «мы» (у нас всюду было «мы»), потому что Великий князь считает, что Престола он не принял, Императором не был, а потому не должен говорить «мы». Во вторых по этой же причине вместо слова «повелеваем», как мы написали, употребить слово «прошу».»

«Акт отречения»  Великого князя Михаила Александровича и по форме и по содержанию вообще не выдерживает никакой критики. Достаточно взглянуть на его фотокопию. Но сейчас нас это не интересует. Великий князь не имел никакого права на издание этого документа. Единственное, на что следует обратить внимание, рассматривая данное обстоятельство,  это на то    психологическое давление,  которое применили к Великому князю заговорщики. Думается, что решающим аргументом для Великого Князя послужила неприкрытая угроза. Полковник Б. Никитин, заведовавший тогда контрразведкой, из беседы с Михаилом Александровичем вынес буквально следующее: «… Родзянко, кн. Львов и все остальные стремились добиться его отказа от Престола, указывая, что в противном случае все офицеры и члены Дома Романовых будут немедленно вырезаны в Петрограде». Подтверждение этому мы находим и в словах Родзянко: «Для нас было совершенно ясно, что Великий Князь процарствовал бы всего несколько часов и немедленно произошло бы огромное кровопролитие в стенах столицы, которое положило бы начало общегражданской войне. Для нас было ясно, что Великий Князь был бы немедленно убит и  с ним все сторонники его, ибо верных войск уже тогда в своем распоряжении он не имел и поэтому на вооруженную силу опереться бы не мог. Великий Князь Михаил Александрович поставил мне ребром вопрос, могу ли я ему гарантировать жизнь, если он примет Престол и я долен был ответить ему отрицательно».

И тогда мы вправе задать вопрос – если уж  к Великому князю Михаилу Александровичу были применены такие методы давления, то какие аргументы и какие методы психологического воздействия были применены по отношению к Государю Николаю Александровичу в Могилеве, в Пскове и затем опять в Могилеве. Наверное,  более сильные  чем к Великому князю иначе бы, Государь  даже карандаш  в руки не взял. А, что касается подписи графа Фредерикса, сделанной чернилами (значит, чернила и перо были, но  Государь не посчитал уместным ими воспользоваться), то напомню, что на тот момент генералу было 78 лет и буквально только что он получил известие от приехавшего Гучкова о том, что «…ваш дом разграблен; а что сталось с вашей семьей неизвестно». Генерал Дубенский прямо пишет, что «Бедный старик был потрясен…». Так что можно с уверенностью сказать, что эту подпись престарелый генерал ставил, находясь в состоянии сильнейшего шока, и вряд ли мог в полной мере отвечать за  свои действия. Вспомним, что об этом говорил выше полковник Мордвинов: «…Эти манифесты были наконец около часу ночи переписаны, как их от Государя принесли в купе к Графу Фредериксу и с каким отчаянием бедный старик, справляясь с трудом, дрожащей рукою их очень долго подписывал».

Второй экземпляр  документа, не обозначенный как «копия», вообще дает всем нам понять, что Государь этому документу никакого легитимного отношения не придавал. Он мог спокойно подписать карандашом еще десяток таких «манифестов», также никого ни к чему не обязывающих. По крайней мере,  в рамках Основных Законов Российской Империи. Ну, право, если мы признаем эту телеграмму, составленную на имя генерала Алексеева, за «Манифест», то тогда нам следует признать  Манифестами все телеграммы отправленные генералу Алексееву Государем, со времени принятия им на себя обязанностей Верховного Главнокомандующего. А это полный абсурд.

Для профессиональных историков   исторические документы - это лишь свидетельства, и они  могут рассматривать их только с точки зрения исторической науки, а не  управления и права. Но, если смотреть именно с этих позиций, то мы должны увидеть в  них прежде всего те инструменты,  при помощи которых выясняется необходимость  и определяется порядок  действий, направленных на принятие и  исполнение уже принятых решений при определенных условиях. Поэтому, рассматривая  в фотокопии  документ,  который предъявлен нам как  «Акт»  или как «Манифест отречения от Престола» Государя Николая Александровича, не столько с исторической, сколько с точки зрения науки и практики управления, мы должны понимать и принимать следующие факты:

1. Документ не имеет названия. Это не Акт и, тем более не Манифест. Ибо под Актом  в управлении подразумевается   свидетельствование об уже совершенном действии («акт о списании», «акт о несчастном случае», «акт проверки» и т.п.), а действие «отречения» Государь только еще намеревался совершить, а  намерение к действию - не есть само действие и, следовательно, никакому актированию не подлежит.

2.  Манифест (сейчас документов с таким названием  не существует) тогда рассматривался как Высочайшее Повеление, т.е. приказ или указ. И если бы Государь написал: «Мы Божией милостию…повелеваем Брату нашему вступить на Престол…», то  тогда документ содержал бы элемент манифеста, но в данном случае этого не было.

3.  Замечу также, что Государь несколько раз переделывал указанный документ и на всех этапах его разработки упорно ставил в «шапке» не «Божией  Милостию Мы Николай Вторый …», а «Ставка. Начальнику штаба» - четко, конкретно и ясно. Еще отметим, что в конце каждого Манифеста, издаваемого Императором (см. приложения), прописью стоит место, день, месяц, год и год царствования. И далее запись: «На подлинном Собственною Его Императорского рукою подписано:» и подпись «НИКОЛАЙ». Ничего этого, как мы видим, на телеграфном бланке   нет.

4.  Этот документ адресован только одному конкретному лицу – начальнику штаба Ставки генералу Алексееву и, следовательно, это документ только служебный и никому для прочтения больше  не предназначен, тем более -  не предназначен  для широкого опубликования.

5.  Государь подписал документ карандашом, как, надо полагать,  подписывал все свои телеграммы, в обиходе управленцев именуемые рабочими документами, т.е.  не государственные и не официальные документы.

6.  Государь не воспользовался   бумагой для издания официальных документов из своей  походной канцелярии, а  использовал для написания документа телеграфные бланки.

7.  Два идентичных документа объявлены подлинниками, что не соответствует мировой практике юриспруденции, ибо подлинник юридически признаваемого документа,  по всем  юридическим понятиям, может быть только в единственном экземпляре.

8.  Граф Фредерикс на обоих экземплярах заверил телеграмму своей подписью. Но что означает эта подпись? В подобной ситуации такое «заверение» документа вообще абсурдно. Фактически, Государь  должен был сначала издать Манифест на соответствующем бланке, подписать по принятой форме и только тогда его можно было передавать телеграммами по линиям связи. И в этом случае подпись графа Фредерикса, сделанная на телеграфных бланках, как подтверждение подлинности изданного Государем документа, имела бы смысл. Но «бедный старик», будучи в шоке от известий из Петрограда,  так и не понял,  под каким документом принудили его  поставить подпись заговорщики.

9. На данном документе отсутствует печать, которой обычно скрепляются государственные и  официальные документы, как, например,  на Акте отречения кайзера Вильгельма II. Известно, что Государь Николай II никогда не расставался со своей личной печатью, на которой была изображена корона и под ней личный вензель Императора. Замечу также, что кайзер Вильгельм специально оговаривает в своем «отречении»  освобождение от присяги,  принесенной ему всеми подданными как Императору. Запомним это.

 

Разница между тем, как оформлены подлинные Манифесты,  которые приведены как пример  для сравнения, и тем, как оформлен тот документ, который предъявили революционному народу заговорщики,  очевидна. Из всего этого следует, что обсуждаемый документ не является официальным документом и не утверждает своим появлением, каких либо конкретных и  определенных последствий. А депутат Шульгин пишет о том, что после того как Великий князь Михаил поставил  подпись под своим «отречением» уже «через полчаса по всему городу клеили плакаты: «Николай отрекся в пользу Михаила. Михаил отрекся в пользу народа». Государь еще только собирался отречься.  Великий князь не имел права передавать то, чего он не принимал и не получал. Заговорщиками было осуществлено то, что называется подлогом.

Примечательно, что подполковник Генерального Штаба Мороз,  передавший  в Петербург в 04 ч. 30 м.  ночью со 2 на 3 марта телеграмму Государя, которую называет Манифестом, предварил ее следующей припиской: «Передаю текст высочайшего Манифеста, изложенного в нижеследующей телеграмме на имя начальника штаба Верховного Главнокомандующего только (! – С.Ч.) для председателя Государственной Думы Родзянко». Именно здесь впервые были опущены слова «Ставка. Начальнику Штаба». И что же это за манифест, который предназначен только для Председателя Госдумы? Тогда, как в каждом Государевом Манифесте есть четко выраженная форма обращения к адресату: «Объявляем всем  нашим верным подданным». Но этих слов в телеграмме Государя, как мы видим, также не было.

Высказав, свое намерение об «отречении», Государь, видимо, еще рассчитывал, что если, те,  кто хочет восстановить порядок в стране, а вернее в обеих столицах, люди серьезные и ответственные (в чем он сильно сомневался, но в чем с «жаром» его убеждали все  окружавшие его подданные), то при тщательной проработке ситуации,  они неизбежно «упрутся» в процедуру передачи законной власти.  А поскольку  Закон не предусматривал ни отречения от Престола царствующего Императора, ни, тем более, передачу Его власти брату, минуя законного Наследника, то  все равно абсолютно все  заинтересованные лица  вновь оказались бы перед выбором: либо остаться с прежним  Государем и признать его законную власть, либо согласиться на вступление на Престол Наследника Цесаревича Алексея Николаевича,  пусть даже при регенстве Великого Князя Михаила Александровича. Но фактическая власть в стране в этом случае  на долгое время, все равно оставалась бы за Государем. Ибо именно на него сходились все нити управления страной и передать их мгновенно, простым подписанием акта, просто технически было невозможно. Еще необходимо сказать вот о чем: Государь очень хорошо знал русскую историю. Даже его либеральный оппонент известный юрист А.Ф. Кони вынужден был признать, что Государь в «беседе проявлял такой интерес к литературе, искусству и даже науке и знакомство с выдающимися в них явлениями, что встречи с ним… могли быть не лишены живого интереса». Скупо сказано. Но не забудем, что это говорил человек, который считал себя врагом Императора. Государь имел феноменальную память, обладал весьма обширными познаниями, от  лучших российских профессоров, имел два высших образования  и говорил на пяти языках. Духовно руководил  и наставлял Государя и Государыню, венчал их и  крестил их детей протопресвитер Иоанн Янышев (1826-1910), который был личным другом  великого русского писателя Ф.М. Достоевского.

 Зная  историю России, Государь,  возможно,  надеялся, что по освобождении его из псковского плена русский народ, как и во времена Государя Иоанна Грозного или в после смутные  времена венчания на царство Государя Михаила Феодоровича, проявит свою соборность, придет к нему на помощь и, если будет на то воля Божия,  не подаст врагам России возможности к разрушению Российской Монархии. В этом была последняя его надежда.

 Но если люди, которые хотят Его – Государя - отречения, являются просто шайкой бандитов, поддержанных большинством высших должностных лиц, облеченных доверием Императора и ему изменивших,  то говорить с ними о какой-либо законности безполезно, потому что  эти люди при помощи террористического насилия (что, в сущности, и было – С.Ч.), все равно осуществят свои намерения, поскольку они смогли привлечь к себе практически все силовые структуры государства, которые  перешли на их сторону в результате своей измены и поддерживали их требования об «отречении».

 

 Полный текст книги можно посмотреть по ссылке http://www.blagoslovenie.ru/client/New/132.htm.

 

(Автор данной работы, к сожалению, признает лже-патриарха Алексия Ридигера, а саму сатанинскую Московскую патриархию считает Церковью, поэтому не со всеми его выводами можно согласиться).