К 30-летию прославления Новомучеников и Исповедников Российских
Святии новомученицы и исповедницы Российстии, молите Бога о нас!
Священномученик епископ Виктор (Островидов)
Второго мая 1934 года скончался находящийся в ссылке в п. Усть – Цильма тогдашней Коми-Зырянской АО епископ Глазовский и Воткинский Виктор (Островидов), прославленный 1-го ноября н. ст., 1981 года Архиерейским собором РПЦЗ в сонме Новомучеников, память которого празднуется еще особо 2 мая по ст. ст.
Надо немного рассказать об истории праздника.
Определением Поместного Собора от 5/18 апреля 1918 г., было решено: «Установить во всей России ежегодное молитвенное поминовение в день 25 января (день убийства в Киеве митрополита Владимира) или следующий за сим воскресный день (вечером) всех усопших в нынешнюю лютую годину исповедников и мучеников». Тогда имелась в виду панихида, поскольку Новомученики еще не были прославлены. При прославлении всего сонма Святых Новомучеников и Исповедников Российских Русской Православной Церковью Зарубежом (в ноябре 1981 г.) было решено исходить из этой даты и праздновать их память в воскресенье между 22 и 28 января, ближайшее ко дню убийства в Киеве митрополита Владимира. Небольшое отличие от дат в определении Поместного Собора 1918 г., объясняется тем, что в некоторые годы приготовительные недели к посту начинаются уже в январе, поэтому праздник устанавливается до их возможного наступления.
В 2011 году последнее воскресенье между 22 и 28 января ст. стиля приходится на 24 января или на 6-ое февраля по новому стилю.
Священномученик владыка Виктор был один из тех, кто не принял известную Декларацию от 29 июля 1927 года не только на словах, но и на деле, отделившись от Патриаршего Местоблюстителя «митрополита» Сергия (Страгородского) и его «синода», за что и был запрещен в служении вместе с верными ему священниками. Узнав, что некоторые были смущены наложенным «наказанием», обращается к ним в одном из своих писем:
«Други мои, возлюбленные о Господе пастыри!
На душевную скорбь Вашу по поводу всяких угроз, запрещений и лишений, посредством чего отпадающие от Церкви Божией силятся увлечь и Вас на путь своего греха и погибели, скажу Вам словами Господа: «Да не смущается сердце Ваше, и да не устрашается» (Иоанн. XIV, 27). Прещения лукавнующих есть лишь плод их злобы, бессилия и неправоты, и для исповедников ИСТИНЫ значения иметь не могут. Рассудите сами, какое, например, для православного священника могут иметь значение запрещения католиков, протестантов, живо-церковников и пр., если бы они вздумали применять их к нам. - Никакого. Так точно и здесь. Разница только в том, что католики, протестанты и пр. ранее отпали от Божией Церкви, а отступники (антицерковники) теперь в наше время прельщены диаволом, «уловившим их в свою волю» (3 Тим. 11, 26). И это падение их не малое и не тайное, но весьма великое и всем очевидное для имеющих ум (1 Кор. 11, 16); а обнаружилось оно в известном «воззвании» 16/29 июля и в последовавшем за ним дерзком разрушении Православной Церкви. «Воззвание» прельщенных есть гнусная продажа непродаваемого и бесценного, т. е. - нашей духовной свободы во Христе (Иоанн. VIII, 36); оно есть усилие их, вопреки слову Божию, соединить несоединяемое: удел грешника с уделом Христовым, Бога и Мамону (Мф. VI, 34), и свет и тьму (2 Кор. VI, 14-18)» (По кн. Л. Е. Сикорской «Священноисповедник Дмитрий, архиепископ Гдовский»).
В данной статье хотелось бы обратить внимание читателей не на исповедническую деятельность владыки Виктора, которая достаточно хорошо известна, а на один эпизод его жизни, свидетельствующий о присущей ему остроте духовного зрения, которая удачно сочетается с фамилией – Островидов. Речь пойдет о статье «Новые богословы», опубликованной им в 1912 году в старообрядческом журнале «Церковь» под псевдонимом «Странник». О ней владыка упоминает в одном из своих писем, которое имеется в книге Л. Е. Сикорской «Священноисповедник Дмитрий, архиепископ Гдовский» в разделе «Церковные документы, изъятые при арестах иосифлян в 1929-1939 годах».
«…Или Вы думаете, что Сергий лучше Антонина. Его заблуждения о Церкви и о спасении в ней человека мне ясны были еще в 1911 г. И я писал о нем в старообрядческом журнале, что придет время, и он потрясет Церковь, Так оно и вышло. И нам нужно принять все меры, чтобы сохранить и оградить овец Православной Церкви от новой лести. И это не мы одни к этому стремимся, а с нами собор Соловецких епископов), с нами великое множество рабов Божиих. Ужас того зла, которое производят эти волки во ограде Христовой, подавил страх перед ними, как хозяевами Дома Божия, хотя они и не хозяева… Мир Вам. Епископ Виктор Глазовский. Января 15 дня 1928 года».
Удивительное дело, но и в 1912 году Сергий (Страгородский) был так же всемогущ, как и в 1927-ом! Всемогущ настолько, что критиковать его в органах церковной печати было невозможно, так же как и публиковаться под своим именем. Впрочем, в упомянутой статье речь не только о нем, но и о митрополите Антонии (Храповицком), члене Святейшего Синода. Обратимся к упомянутому журналу «Церковь».
«В Русской Церкви недавно создалось новое богословское направление, причиной возникновения которого послужило стремление как-либо оживить в сознании верующих мертвую богословскую науку, освободив само Христианское вероучение от его малопонятности, формальности. Главными созидателями школы этого направления являются архиепископы Антоний (Храповицкий) и, Сергий (Страгородский) ученые труды которых, будто бы, можно считать возрождением подлинного святоотеческого учения» (Новые Богословы. Журнал «Церковь» 1912г.).
В то время будущий владыка Виктор был малоизвестным широкой публике архимандритом и кандидатом богословия, и весьма удивительно, что никто из более высокопоставленных богословов, ничего подозрительного в «новом богословском направлении» не заметил, хотя бы в силу того, что оно было действительно новым.
«Нужно,- говорят богословы нового направления,- чтобы все теоретические положения Христианской религии, все ее догматы, которые теперь кажутся лишь безразличными метафизическими тонкостями, получили бы для верующего глубокий полножизненный практический смысл. И пока мы не покажем теснейшей связи между всеми догматическими истинами православной веры и добродетельной жизнью, нам не удержать и не возвратить в церковь рассевающиеся чада ее».
«Согласно сему своему желанию, богословы действительно пытаются показать, что догматы Христианского вероучения нужны для жизни человека не потому, что в совокупном содержании их дана миру великая истина Божьего спасения мира, а потому что каждый из них, будто бы, может служить в качестве начала возбуждающего и укрепляющего в человеке его инстинктивное влечение к добру. Отсюда у преосвященных богословов являются потуги мысли отыскать какие-либо «нравственные идеи», заключающиеся в догматах Церкви, и тем показать, так сказать, жизненную необходимость сих догматов в деле нравственного развития человека» (Новые Богословы. Журнал «Церковь» 1912г.).
Чтобы было понятнее, о чем здесь речь, надо представить, что кто-нибудь все значение заповеди «не укради», например, решит свести только к ее нравственному значению, которое, конечно же, есть. Однако, кроме нравственного, эта заповедь еще имеет и законодательное, правовое значение, являясь малой частицей «великой истины Божьего спасения мира», и потому она дана для обязательного исполнения, а не просто ради укрепления «инстинктивного влечения к добру». В этом и состоит ее «нравственная идея». Легко себе представить, что произойдет, если предавать ей значение только в этом смысле. Гражданам сегодняшней России сделать это легче, чем многим другим, поскольку в отношении нынешней правящей элиты упоминаемая заповедь никакой правовой силы не имеет. И плоды такого положения вещей у всех перед глазами – народ наш вымирает, природные ресурсы беспощадно разворовываются и используются на дело построения царства грядущего антихриста. Какой ответ дадим мы своим православным предкам, оставивших нам во владение 1\6 земной суши? Для чего они трудились? Что скажем детям и внукам?
Ничего не изменится, если и к догматам Православия относиться только лишь нравственно, Церковь погибнет точно так же, как погибло Русское Царство. Да и что хорошего можно ждать от беззакония? Потому церковные догматы имеют не просто нравственно-полезное значение, но и обязательны для исполнения. И если проповедовать только лишь одну нравственную их сторону, значит проповедовать беззаконие под сенью догматов. Двигаясь по этой совершенно чуждой Священному Преданию пространной дороге, протоптанной множеством мудрецов мира сего, митрополит Антоний дошел, в конце - концов, и до того, что лишил правового значения и саму Голгофу, которую Церковь ВСЕГДА понимала как Жертву Божественной Любви Божественному Правосудию. Откровенно об этом он высказался только после Февральской революции, в своем сочинении «Догмат искупления», увидевшим свет в мае 1917 года. В самом начале можем прочесть прямо-таки ошеломляющее заявление:
«Прямого ответа на вопрос, почему для нас спасительны Христово воплощение, страдание и воскресение, ответа, сколько-нибудь ясного, не дано еще никем (!!!), если не считать маленькой передовицы в Церковном Вестнике 1890 года и статейки в Богословском Вестнике 1894 года, коих автором был пишущий эти строки» (Догмат Искупления).
Без всякой натяжки можно смело заявить, что здесь мы видим проповедь самой настоящей богословской революции и это, увы, проповедь неправды. Пусть ответит митрополиту один из величайших Православных богословов, св. Максим Исповедник, подвизавшейся в области мистического богословия, где богословствовать дерзали весьма не многие.
«…Невинный и безгрешный, Он заплатил за людей весь долг, словно Сам был виновен, возвратив их к благодати Царствия и отдав Себя Самого в выкуп и искупление за нас. Вместо наших тлетворных страстей Он принес Свою животворную страсть - целительное и спасительное врачество всего мира …» (Мистагогия, 8).
Подобные рода цитаты могли бы составить большого объема книгу, и митрополит Антоний не знать об этом не мог. Но говорит совсем другое:
«Очистительная кровь, спасительный крест, живоносный гроб, целительные язвы Христовы — всё это выражения и образы, заменяющие собой (в посланиях апостольских и отеческих и в церковным молитвах) общее понятие об искупительной страсти Христовой: здесь берутся наиболее впечатлительные для нас моменты его подвига, Его спасительной скорби и страстей, особенно святой крест; впрочем, также и гвозди, и губа, и трость (октоих). Мы, конечно, далеки от того, чтобы настойчиво утверждать, будто телесные страдания Господа, и, в частности, его распятие и смерть, имели исключительно лишь то значение, чтобы дать для верующих доступ к уразумению его душевной скорби: вероятно, что по связи души с телом, здесь имеется и более глубокий таинственный смысл, но во всяком случае с точки зрения нравственного монизма Господне распятие и смерть не являются лишенными значения для нашего спасения, ибо, умиляя людей, они открывают им хоть некоторую часть искупительной жертвы, и вводя их в любовь ко Христу, являются для них и для всех нас спасительными». (Догмат Искупления).
Священное Предание с его правовым пониманием Искупления, не подлежащее никакому пересмотру, (иначе, в чем его священность для нас?) вдруг ревизируется с точки зрения какого-то там «нравственного монизма»! Да какое нам до него дело? А ведь это и есть то самое «новое богословие», о котором писал будущий священномученик епископ Виктор (Островидов), уже в своем дальнейшем развитии, сводящее значение Православной догматики до уровня нравственного влияния. Именно в этом все и дело. Митрополит Антоний (Храповицкий) не отвергает значение Креста совсем, он у него «не лишен значения», но оно только лишь «умилительного», Искупительное же усваивается Гефсиманским переживаниям Христа.
»Должно думать, что в ту Гефсиманскую ночь мысль и чувство Богочеловека объяло всех падших людей в числе их многих миллиардов и оплакало с любовною скорбью всякого в отдельности, что, конечно, было доступно только сердцу Божественному, всеведущему. В этом и состояло наше искупление. Вот почему Искупителем мог быть только Бог, Богочеловек, а не ангел и не человек, — а вовсе не потому, что нужна была для удовлетворения гнева Божия наиболее ценная жертва» (Догмат Искупления).
Очень поэтические строки, чувствуется, что митрополит Антоний большой эстет. Так оно и было, он действительно превосходно разбирался в литературе, и обладал языком художественным. Но Церковь учит иначе и удивительно, что многоученый митрополит этого не понимал. А понимать многого и не надо было, достаточно обратиться к Символу Веры, каждый из членов которого имеет догматическое, т.е., обязательное значение, и не приятие которого подводит под анафемы всех Вселенских Соборов. Обратимся к четвертому члену Символа:
«Распятому же за на при Понтийстем Пилате, и страдавша, и погребенна».
Церковь особо выделяет именно Распятие Христа, ибо «Распятому за ны», как раз и означает Искупившему нас, и произошло это не в Гефсиманском саду, а на Голгофе. В чем же дело? Почему не помогла митрополиту его богословская степень? Да потому что Православие держится не на академическом богословии, а на живой вере, которую никакая ученость не заменит, и которой никакое невежество не помеха. Какое образование было у пастуха Авраама, угодившего Богу верой? Кто из апостолов имел звание магистра богословия? Однако же они прославлены у Бога за свою веру, подражать которой ученые богословы для себя считали необязательным. Интересно, почему?
В своем труде митрополит не забывает похвалить и своего соработника на «богословском» поприще, тогдашнего архиепископа Сергия:
«Итак, мы заявляем, что наличность трудов прот. Светлова, архиепископа Сергия и других авторов освобождают нас от обязанности доказывать, 1) что юридическое учение об искуплении перешло к нам от латинян, а не от св. Отцов и 2) что искупление есть не иное что, как дарование нам благодатной способности совершать свое спасение, а спасение есть духовное совершенствование через нравственную борьбу и богообщение» (Догмат Искупления).
Итак, с одной стороны Священное Предание с сонмом святых, слова одного из них, приводились выше, а с другой…Светлов и Страгородский…Это вопиющая нелепость, понять которую невозможно. И неужели здесь следует забираться в глубины богословия, чтобы ее увидеть? Или надо просто вспомнить, что лежит в центре главного христианского богослужения, Литургии? В центе же ее Распятие, ибо Кровь и Тело Христовы, без которых нет нашего спасения, есть следствие Крестной Смерти на Голгофе, а не страданий в Гефсиманском саду, значение которых совсем иное. Христос, как Богочеловек, ничего, конечно, не страшился, но чтобы верующие в Него не думали, что не страшится Он от того, что человечество его не настоящее и не приняли страдания на Кресте за педагогический прием, к чему и клонит митрополит Антоний, Он уже в Гефсиманском саду выдвинул на передний план свое человечество. А людям свойственно бояться ожидавшихся мучений. Но как бы не подчеркивал Он свое человечество, оно все равно оставалось неразрывно связанным с Его божеством, что и выразилось в словах:
«Отче! о, если бы Ты благоволил пронести чашу сию мимо Меня! впрочем не Моя воля, но Твоя да будет» (Лк.22,42).
Хорошо об этом сказано у св. Иоанна Дамаскина в его «Точном изложении Православной веры» гл. 24, кн. 3.
«А когда Христос сказал: Отче, аще возможно есть, да мимоидет от Мене чаша сия; обаче не якоже Аз хощу, но якоже Ты (Мф. 26, 39), то не очевидно ли всякому, что (этим) Он учил нас во время испытаний просить помощи от одного только Бога, и волю Божию предпочитать своей; и вместе показывал, что Он истинно усвоил Себе свойственное нашему естеству, и действительно имел две воли, конечно, естественные и сообразные с тем и другим естеством Его, однако же не враждебные одна другой. Он говорит: Отче, — как Единосущный; аще возможно есть — говорит не потому, что не знает, возможно ли, ибо что невозможно Богу? — но чтобы научить нас предпочитать волю Божию нашей. Ибо невозможно одно только то, чего Бог не хочет и не позволяет. Обаче не якоже Аз хощу, но якоже Ты. Как Бог, Он имеет одну и ту же волю с Богом Отцем, но, как человек, Он естественно обнаруживает волю человеческую, ибо она естественно отвращается от смерти».
Однако для «нового богословия» и св. Иоанн Дамаскин не авторитет, потому и присваивает митр. Антоний Гефсиманской молитве Христа то значение, которое ей никто из св. отцов Церкви не присваивал.
«Помимо этой кажущейся отвлеченности и безжизненности православного учения возмущает дух новых богословов еще и привнесение в само дело спасения человека некоторого механического, сверхъестественного элемента, как чего-то мертвого по отношению к жизни человека, помимовольного. Сверхъестественное начало, будто бы, уничтожает значение за личным произволением самого спасающегося человека, и, подменяя его жизненный нравственный подвиг каким-то магическим действием над человеком, тем неизбежно разрушает и само спасение, которое тождественно нравственному совершенству. Этот-то магический элемент, особенно заметный в учении о святых таинствах Церкви, и составляет, по мнению новых богословов, в собственном смысле заблуждение Запада, только случайно привнесенное в вероучение Церкви» (Новые Богословы. Журнал «Церковь» 1912г.).
Из этих строк видно, что «спасать» Церковь Сергий (Страгородский) начал задолго до своей Декларации, еще в 1898 году, когда защитил свою магистерскую диссертацию под названием «Православное учение о спасении». Только тогда он ее «спасал» не от большевиков, а от «заблуждений Запада».
«Между тем, по их новым богословским соображениям, ничто помимовольное, сверхъестественное не может иметь места в деле спасения человека, а в самом Христианском вероучении все действительно истинное должно клониться лишь к одной цели: укреплению нравственной самодеятельности человека. Отсюда естественно для новых богословов вытекает ненужность, непригодность некоторых святых таинств Православной Церкви, как не соответствующих вышенамеченной цели, например: брака, елеосвящения и других» (Новые Богословы. Журнал «Церковь» 1912г.).
Надо думать, что в числе «других» не было Таинства священства, что и понятно – кому же захочется из влиятельного и уважаемого архиепископа оказаться просто одним из многих? Зато вот Таинство миропомазания Государя на Царство в симфонии с Церковью, очевидно, можно ни во что не ставить, не отказываясь при этом от чинов и наград. И вполне в духе «нравственной самодеятельности» благодарить революционеров за избавление от гнета «проклятого царизма».
«Отсюда, говоря скромно, странность для их сознания и той основной проповеди Христианства, что только крестная смерть Христа, сама в себе, несет человеку очищение грехов его и что святое крещение в смерть Христову действительно дает крещаемому мгновенное истинное возрождение, делая его сонаследником Христу. Оказывается, по мнению новых богословов, ни страдания, ни сама смерть Богочеловека не имеют никакого самоценного независимого значения для спасения человека, а есть лишь простое свидетельство любви Бога к человеку. Спаситель мира превращается в «свидетеля», а необходимую причину страданий «свидетеля», по новому богословию, можно полагать в том, что для самого человека нелегко привыкнуть делать добро, и для него необходимо нужно всегда иметь пред глазами своими готовый идеал страданий за добро, чтобы черпать из него себе силу. Оставив пока богословские труды архиеп. Антония, главная мысль которого нами сейчас точно указана, и о которых сами профессора-рецензенты замечают, что у архиеп. Антония есть много оригинального, что «невеждам» может показаться новшеством и разрушением учения Церкви,- мы остановимся теперь на учении архиеп. Сергия о святом таинстве крещения» (Новые Богословы. Журнал «Церковь» 1912г.)
Интересно отметить, что некие «рецензенты» предвидя неприятие богословия митр. Антония, заранее называют критиков «невеждами», в числе которых у них и св. Максим Исповедник и св. Иоанн Дамаскин, да и вообще вся Церковь. Остается только обратить внимание на то, что написанное выше было опубликовано священномучеником епископом Виктором в 1912 году, за пять лет до того, как митр. Антоний опубликовал свой труд «Догмат искупления», и за 15 лет до того, как официально возникло сергианство. Впрочем, можно сказать, что появилось оно уже в момент написания Сергием Страгородским «Православного учения о спасении», с которым вышеназванный «Догмат искупления», находится в полной симфонии. Затем будущий священномученик излагает догматическое учение о Таинстве крещения, чтобы в дальнейшем яснее была сущность «нового богословия»:
«По учению Православной Церкви, святое таинство крещения есть духовное благодатное рождение человека от Самого Бога. В нем человеку усвояется спасительная сила Христовой крестной смерти, то есть все грехи человека принимаются на Себя Спасителем мира, и потому человек совершенно очищается от всех грехов своих и, в силу этого, тотчас же становится членом Его Царства и сонаследником вечной Его славы. И это действие святого таинства происходит не воображаемо и мыслимо только, но существенно, то есть на самом деле происходит обновление человека Божественной силой, которая непосредственно дарует крещаемому: «оставление наказания, разрешение уз, соединение с Богом, свободу дерзновения и вместо рабского уничижения равночестие с ангелами» (св. Григорий Нисский). «Для того чтобы изгладить грехи, Господь добровольно умер… ко кресту был пригвожден грех, крестом были разрешены грехи»,- учит св. Иоанн Златоуст. А потому «Спаситель есть очистительная жертва всей вселенной, ибо Он очищает, упраздняет все грехи людей Своей добровольной крестной смертью». И всякий верующий делается причастником этой очистительной жертвы, а вместе с нею и наследником небесных благ,- только лишь в святом таинстве крещения. «В таинстве крещения,- говорит Златоустый,- Бог очищает сами грехи, ибо благодать касается самой души и с корнем исторгает из нее грехи. Посему душа крещенного бывает чище солнечных лучей… Дух Святый, переплавляя душу в крещении, как бы в горниле, и истребляя грехи, делает ее чище и блистательнее всякого золота».
Это православное учение о святом таинстве крещения содержится и в трудах многих епископов Русской Церкви. Так епископ Феофан Затворник говорит: «Умерши на кресте, Господь Спаситель грехи наши вознес на крест и стал очищением о гресех наших. В крестной смерти Господа – сила, очищающая грех. Кто крестится,- погружается,- в смерть Христову, тот погружается в силу, очищающую грех. Сия сила в самом действии погружения снедает всякий грех, так что и следа его не остается. Здесь бывает то же, как если бы кто приготовил такой химический состав, который когда погрузят в него – и всякая нечистота будет снедена. Так и смерть Христова, как сила, очищающая грех, снедает всякий грех, как только кто погружается в сию смерть крещением. В крещенном и следа греха не остается: он умер ему…» Таким путем, то есть посредством святого таинства крещения, «все потребное для спасения человека переходит от Христа Господа на верующего крещающегося и ему усвояется не номинально (то есть на словах), а существенно».
Так учила и учит до сего времени о святом таинстве крещения Вселенская Церковь, но с этим учением не хотят согласиться новые богословы, и архиеп. Сергий пытается уверить, что будто бы еп. Феофан совсем не хотел сказать того, что он сказал: «Здесь в словах еп. Феофана иной увидел бы самое крайнее, по своей вещественности, представление об оправдании человека… Однако все эти сравнения остаются только сравнениями, самого существа дела не выражающими… они не касаются действительного смысла таинства, для выражения которого школьные формулы нужно оставить… Для Православия нет необходимости прибегать к такому противному всяким законам душевной жизни превращению грешника в праведника» (Новые Богословы. Журнал «Церковь» 1912г.).
Хочется указать одинаковость подходов как митрополита Антония (Храповицкого), так и Сергия Страгородского к Священному Преданию; они ведут себя так, будто до них ни кто и ничего не понимал! На этот раз оказывается, что свт. Феофан Затворник не способен правильно выразить существа дела, и это за него делает Сергий Страгородский.
«Ведь душа не какое-нибудь вещество, чтобы в ней было возможно такое помимовольное превращение человека,- богословствует архиеп. Сергий,- и человек не может быть страдательным предметом для действия сверхъестественной (Божеской) силы… а само крещение не есть какое-то внешнее магическое действие над крещаемым»… оно есть «великое испытание совести человека, поворотный момент в жизни. Ведь если бы святое таинство крещения, само по себе, по своему существу чрез веру крещаемого или его восприемников в Распятого давало действительное полное обновление жизни, то человек оказался бы только безвольным предметом чужого воздействия и святость, полученная им таким путем, ничем не отличалась бы от святости прирожденной, не имеющей нравственного достоинства» ( Новые Богословы. Журнал «Церковь» 1912г.).
Не устаешь удивляться легкомысленности такого рода «богословия». Во-первых, таинство и магия по смыслу одно и тоже, и если говорить, что никакого магического или таинственного действия не происходит, то почему же Церковь учит о Таинствах? Может быть, Сергий Страгородский знал, как хлеб и вино превращаются в Плоть и Кровь? Во-вторых, если Таинство совершаемое даже и через «веру крещаемого» не имеет нравственного значения, то как оно его может иметь в принципе? В-третьих, святость Божьей Матери, еще при Рождении прославленной ангелами, неужели не имела «нравственного значения»? Зачем же тогда Церковь так торжественно празднует ее Рождество? Такое впечатление, что Сергий Страгородский просто не понимает того, что говорит сам. Похоже на то, что какая то сила движет его разумом и рукой, о чем он не знает, и это то же своего рода таинство.
«Человек не может невольно претерпевать спасение, а потому и нельзя представлять себе, чтобы в момент крещения или покаяния совершалось какое-то невменение греха, какое-то провозглашение человека праведным, святым, или, что то же, достойным Царствия Небесного» (Новые Богословы. Журнал «Церковь» 1912г.).
Над этим можно только посмеяться – «человек не может невольно претерпевать спасение»! Некто опаздывает на самолет, который, к несчастью, потерпел аварию, и все пассажиры погибли. Как же спасся опоздавший, вольно и невольно? Хотел бы он и в дальнейшем так же невольно и незаслуженно спастись? Излишне и спрашивать. И если бы ему сказали, что для этого необходимо выполнять некоторые условия (заповеди), то неужели же он не согласился бы. Согласился, если бы поверил. Именно в этом все и дело – в вере.
«Сущность оправдания не в перемене независимой от воли человека его духовно-телесной природы, а в перемене его жизнеопределения, в изменении направления его воли… а благодать крещения только укрепляет решимость человека настолько, что он начинает ненавидеть грех». Таким образом, «оправдание для православного есть состояние свободно-нравственное; оно находится в зависимости от самого человека, хотя и может совершиться только с помощью благодати Божией»… И «прощение грехов не в том состоит, что покрывается или прощается существующий грех; такого прощения,- учит архиеп. Сергий,- нет в Христианстве» (Новые Богословы. Журнал «Церковь» 1912г.).
Странно об этом говорить, но сущность оправдания заключается как раз «в перемене независимой от воли человека его духовно-телесной природы», иначе зачем распинался Христос, если бы все зависело только от нашего желания спастись? Но для спасения недостаточно перемены направления воли, а требуется полный от нее отказ. И именно поэтому в Крещении человек умирает для греха, что делает грех неизвинительным, поскольку необходимые перемены в духе человеческом уже произошли, и за человеком остается обязанность эти изменения, происшедшие в области его духа, реализовывать делом, ибо вера без дел мертва. И потому Сергий Страгородский не прав, когда говорит, что «оправдание может совершиться с помощь благодати Божией», ибо оправдание совершается одной лишь благодатью, а не при ее помощи. А вот принесет ли это оправдание свои плоды, зависит от усилий человека. Не знать об этом магистр богословия не мог но, судя по всему, сама идея оправдания через Искупление на Кресте была для него не приемлема.
«Прощение грехов в таинстве крещения или покаяния состоит в том, что вследствие коренного душевного перелома, настолько же благодатного, как и добровольного, в человеке является жизнеопределение совершенно противоположное прежнему, греховному, так что прежний грех перестает влиять на душевную жизнь человека, перестает принадлежать душе – уничтожается» (Новые Богословы. Журнал «Церковь» 1912г.).
Итак, прощение грехов в Таинстве крещения – «следствие благодатного перелома», а не следствие Креста. Отчего он так не любит Креста? Зачем унижает его?
«Нить жизни человека как бы прерывается, и образовавшееся у него греховное прошлое теряет свою определяющую принудительную силу… Это добровольное пресечение зла и является самой существенной частью оправдания, является, так сказать, самим способом, каким грехи человеку отпускаются… Прежние грехи человек бросил и потому они ему не считаются», но «совершенное остается совершенным, бывших грехов позабыть человеку нельзя… сознание бывших грехов только учит человека понимать милость и всепрощающую любовь Божию» (Новые Богословы. Журнал «Церковь» 1912г.).
«Добровольное отсечение зла» - самая существенная часть оправдания, т.е., в деле своего спасения человек все же важнее Бога и, получается, что не Бог спасает, оказывая милость ищущему спасения и правды, но Бог помогает ищущему таковых спасти самого себя. Тут такой нюанс – выходит, что человек ЗАСЛУЖИВАЕТ быть спасенным, но если так, то при чем же здесь милость? Если человек заслуживает милости только желанием спастись, тогда Бог просто ОБЯЗАН его спасать. Сергий Страгородский никак не хочет понимать, что милость быть спасенным надо еще заслужить. Одно дело правильно распорядится полученными талантами, другое дело их получить. Тот, кому талант спасения не дарован, тот и за его неправильное применение не осудится. Но ведь и не спасется.
«Да, наличность у человека прежних грехов, как точно определенных актов злой воли, после крещения или покаяния не суть важно, ибо «из купели выходит новый человек ведь не в силу уничтожения его грехов, а поскольку он определяет себя к добру… этим самоопределением к добру или внутренним охотно-свободным переворотом и слагается с человека греховное поношение… будет ли то грех первородный или последствия поступков самого крещаемого» (Новые Богословы. Журнал «Церковь» 1912г.).
Всякий грех, включая и первородный, наследуемый всеми от Адама, слагается с человека только вследствие того, «поскольку он определяет себя к добру». Тут уже и спросить впору – а зачем тогда крещение вообще, и почему оно именуется Таинством? У человека произошел внутренний перелом, направившей его волю к добру, и он идет креститься, дабы получить от Бога помощь шествовать по новому пути, и обращается к Богу за помощью, которую получает через крещение. Что же здесь таинственного? Зато непонятно, если человек заслуживает милости быть спасенным только вследствие своего желания, то зачем нужен какой-то специальный обряд? Да и зачем христианство вообще? И зачем надо было изгонять из Рая первых людей? Странно, Бог почему-то не стал читать Адаму и Еву проповедей, ожидая их «самоопределения к добру», а изгнал из Эдемского сада, да еще и проклял. Почему? На все эти вопросы у Страгородского ответов нет и если уже судить его с научной точки зрения, которую он себе приписывает, то гипотезу эту придется забраковать просто вследствие того, что принятие ее порождает массу вопросов, которых при традиционным понимании Искупления, как Жертвы за грех Адама, просто нет. Кому нужна такая гипотеза, которая не только ничего не проясняет, но наоборот погружает во тьму все то, что до ее принятия было понятно? Можно прямо сказать, что учение Страгородского не только антихристианское, но и антинаучное. И проистекающие из него следствия ныне хорошо нам видны, поскольку процветающий в МП экуменизм у всех перед глазами.
«Чтобы выйти из таинства новым человеком, он должен сам стремиться быть новым и, насколько есть у него сил, должен уничтожать в себе малейшие остатки прежнего греховного устроения… так что собственно праведность, полученная человеком в крещении, является скорее возможностью, чем действительностью». А если это так, «то даже непринятие таинства в установленной форме может не повредить человеку, раз образовалось в нем существо истинного Христианства – желание царства Христова» (Новые Богословы. Журнал «Церковь» 1912г.).
Опять непонятно. Нравственный перелом в сторону добра понять можно, ибо человек по природе своей добр, как и все сотворенное. Но непонятно, для чего ему желать царства именно Христова? Отвергнув Распятие как Искупление, Сергий Страгородский лишает христианство его уникальности и делает всего лишь одной из религий. И тогда, разве не все равно где спасаться? Все равно. И именно это и свидетельствуют сергиане более поздней формации.
На обеде в честь Далай-ламы 12 июня 1979 года слово «святейшего патриарха» Пимена:
«Ваше Святейшество! С искренним чувством радости я приветствую Вас, видного религиозного деятеля современности и выдающегося буддистского руководителя, в Москве, в столице нашей великой Родины. «Никогда в этом мире ненависть не прекращается ненавистью», – так говорил Будда, исполненный любви ко всему миру. Слова эти звучат желанием изгнать зло и насилие из этого мира, из взаимоотношений людей. Озабоченность судьбами мира, судьбой человека в этом мире и соединяет воедино миротворческие инициативы и заботы христиан и буддистов. Сотрудничество это уже многолетнее. Оно испытано временем, и положительные его результаты общеизвестны. Особым образом наше братское сотрудничество с выдающимися буддистскими лидерами проявилось в 1977 году, когда мы проводили в Москве Всемирную конференцию «Религиозные деятели за прочный мир, разоружение и справедливые отношения между народами» (Журнал «Московская Патриархия» №10 1979 г.).
Действительно, разве нравственный перелом не может произойти через проповедь Будды? И разве человек не может считать это добром и приступить к уничтожению в себе прежнего, греховного с точки зрения буддизма устроения? Разумеется, все это возможно, о чем и свидетельствуют миллиарды буддистов. И чем тогда царство Будды, хуже царства Христова? Вот и избирает кавалер ордена трудового красного знамени тов. Извеков (Пимен) в учителя кроме Христа еще и Будду, рассчитывая, похоже, пребывать в обоих царствах сразу.
«И вот с босыми ногами мы вошли в храм. Этот храм посвящен всем религиям, поэтому там отделения, и в каждом отделении люди молились по-своему, а мы переходили из отделения в отделение, становились на колени и молились Иисусовой молитвой. И когда мы вышли, владыка Иоанн мне сказал: “Как замечательно! Все эти люди молятся по-иному, но они молятся единственному Богу, Который есть. Они смотрят на слона, на обезьяну, на корову, потому что это для них как бы зацепка, которую они себе создали, а слышит их только Тот Бог, Который есть» («митрополит» Антоний (Блюм) Журнал «Континент 2004, №120).
Это Антоний Блюм рассказывает о том, как молился в индуистском храме, вместе с другим «митрополитом» Иоанном (Вендландом). Надо сказать, что Антоний Блюм почитается в МП величайшим богословом и ставится даже в один ряд со св. отцами Церкви. И если его там критикуют, то весьма непоследовательно и чаще всего не из ревности к Православию, а из-за чрезмерной откровенности. В самом деле, если прихожане побегут в индуистские храмы, то кто будет кормить «богословов» да «владык»? И тут уже не до экуменизма, тут уже и закоренелый сергианин «профессор богословия» А.И. Осипов возмущается, умиляя ревнителей. Таким образом, Православие, не имея в центре своем Распятия как Искупительной Жертвы, превращается в кормушку для паразитов, которым оно, конечно, тоже дорого по-своему, и здесь не поверить им невозможно. Как говорится - и сыт, и пьян, и нос в табаке. Как же не любить такое «православие»?
«Отсюда ясно делается, что «если оправдание есть дело не магическое, а нравственное, если сущность его в изменении жизненного определения человека, изменении, которое только завершается благодатью, а производится волей человека», то для очищения грехов крещающегося, конечно, совсем не требуется очистительной Голгофской Жертвы» (Новые Богословы. Журнал «Церковь» 1912г.).
Именно об этом и свидетельствуют буддист Извеков и индуист Блюм.
«Ибо в оправдании, по учению новых богословов, все зависит не от усвоения плодов искупительной смерти Богочеловека, а от нравственного психического перелома. «Грех не забывается и не невменяется человеку в силу каких-нибудь посторонних для души человека причин», а потому «если и можно говорить о невменении Богом греха человеку, то лишь в качестве домирного предположения всего домостроительства Божия о нашем спасении, предположения, которое низвело на землю Сына Божия и вознесло Его на крест, и которое, с другой стороны, является вечным залогом милости для нас, для всякого грешника, приступающего к Богу». Всякое другое представление дела освящения человека и прощения грехов, по мнению архиеп. Сергия, есть грубое заблуждение Запада, и возникает оно не потому, чтобы и на самом деле у человека не было средств спасения, а потому что «такое заблуждение мило себялюбивой природе человека» (Новые Богословы. Журнал «Церковь» 1912г.).
Т.е., по мнению Сергия Страгородского, учение о том, что Иисус Христос принес себя в добровольную Искупительную Жертву, есть католическое заблуждение, происходящее из «себялюбивой природы человека». Интересно, а что бы он ответил, когда бы его спросили – а с какого времени в алтаре Жертвенник? Указом какого Папы его там поставили?
«Вот коротко учение новых богословов, и в частности архиеп. Сергия, о святом таинстве крещения, из которого ясно обрисовывается и вообще их взгляд на Божие дело спасения человека, какового спасения в собственном смысле не было и нет, а человеку явлена одна лишь помощь, чтобы он сам совершал свое спасение. Новые богословы не могут примириться с учением Православной Церкви о действительном значении крестной смерти Христа, как жертвы, очищающей грехи, ибо такое понятие о спасении, по их мнению, игнорируя собственные средства человека, лишено здравого смысла, как отрицающее законы психической жизни человека, где все должно происходить естественным порядком. «Спасение не есть какое-нибудь внешне-судебное или магическое действие, а развитие постепенно совершающееся в человеке действием благодати Божией, так как могут быть степени искупления»,- говорит архиеп. Сергий. (Новые Богословы. Журнал «Церковь» 1912г.).
Последователи «нового богословия» зашли уже куда дальше своих учителей! Вот, например, из трудов одного патриархийного «богослова» Георгия Кочеткова:
«Поистине, всем нам, как и Иисусу Христу, необходимо Крещение с сошествием Святого Духа и посланием на служение. Нам всем нужно внешнее и внутреннее подражание Христу, исполнившему закон и пророков, хотя мы должны знать, что на этом пути будут и у нас искушения. А предварительно нам всем требуется принести покаяние и плоды, достойные его» (Г. Кочетков «В начале было слово»).
Видите, до чего уже договорились? Оказывается и Сыну Божьему Иисусу Христу, как и нам, требовалось крещение! Что же и у ересей своя логика развития. В начале крещение, фактически, лишается значения Таинства, а затем уже вновь становится таковым, но при этом в нем уже нуждается и Сам Христос! По-поводу многочисленных ересей Кочеткова в МП даже и скандал был, и создали, было богословскую комиссию для разбирательства, на заседание которой «профессор» даже и не пришел, ограничившись запиской, где утверждал, что его неправильно поняли. На этом дело кончилось и судьи утерлись. По неволе спросишь себя – кто же так печется обо всех этих «новых богословах»? Отчего все им сходит с рук?
«Не имея в себе достаточно силы принять тайну Христова пришествия в мир, как точно определенное историческое дело Божьего спасения человека, как известный момент, цена которого в нем самом, как таковом,- новые богословы усиливаются осмыслить Христианство другим путем, а именно путем приспособления отдельных догматов Христианского вероучения к духовной жизни человека. Вместо того, чтобы твердо и смело судить всю настоящую жизнь истиной учения о совершенном Божием спасении мира, они осмысливают эту истину ее возможной пригодностью, полезностью для жизни человека. Они имеют надежду как-либо связать Никейский символ и Нагорную проповедь, то есть истину догматического учения Христианства, с добродетельной жизнью человека, и забывают, что нравственное содержание жизни есть для всякого верующего лишь неизбежное, естественное следствие определенного Божия дела спасения человека» (Новые Богословы. Журнал «Церковь» 1912г.).
Чтобы не создавалось впечатления, что еп. Виктор не видит нравственного значения догматов христианских, надо понимать, что он выводит его из них, когда человек принимает обязанность для себя следовать им. Иначе нравственное возрождение можно попутать с нравственной деградацией, которая тоже ведь духовное движение, но только не вверх, а вниз как, например, у буддистов.
«И новые богословы, думая чрез искусственное расширение нравственной самодеятельности человека оживить Христианство, в действительности только повторяют собой печальную судьбу известных еретиков XVI века – социниан. «Социнианские богословы также приписали совершение спасения нравственным силам самого человека, хотя и при содействии Божией благодати, так что крестная смерть Иисуса Христа, по их богословским соображениям, была не искупительной жертвой за грехи людей, а только исключительным свидетельством Божией готовности прощать людям все согрешения их и оказывать им благодатную помощь для достижения вечной жизни и Царства Небесного. Таким представлением Христова дела они, очевидно, не только разрушили Христианский догмат спасения, но и открыли широкий путь к решительному отрицанию всей Христианской догматики; потому что, если в самом деле Божие участие в спасении людей ограничивается только простым показанием Божией готовности содействовать их действительному спасению, то для такого показания вовсе не требуется пришествия мир Божия Сына… И социнианские богословы, действительно, пришли к полному разрушению Христианства, хотя на самом деле они думали и желали не разрушать Христианство, а напротив, утвердить его, как абсолютно истинную вечную религию» (Новые Богословы. Журнал «Церковь» 1912г.).
Являясь продолжательницей «исторического дела Христа-Спасителя» Российская Православная Церковь анафематствовала сегодняшнего лжепатриарха Кирилла, как некогда анафематствовал лжепатриарха Сергия священномученик владыка Виктор (Островидов):
«…А потому мы по благодати, данной нам от Господа нашего Иисуса Христа, «силою Господа нашего Иисуса Христа» (1Кор 5.4) объявляем бывшего митрополита Сергия лишённым молитвенного общения с нами и всеми верными Христу и Его Святой Православной Церкви и предаём его Божиему суду: «Мне отмщение, Аз воздам, глаголет Господь» (Евр. 19.30)…».
Павел Панов